Змеюка довела нас до моей новой комнаты и, наконец, оставила. Я свободно вздохнула, Рукия посмеялась.
— Госпожа Фуджи может быть немного назойливой.
— Немного? Да она придумала это слово! — я, словно обижаясь, сложила руки на груди.
— И чего ты так с ней? Она к тебе со всей душой.
— Агась, — снова кинула я. — Со всей своей змеиной душонкой.
— А нии-сама она нравится, — задумалась Рукия. — Говорит — энтузиазма не занимать, невероятно вежлива и дисциплинирована, а это очень важно. Вот он и назначил её управляющей.
— Конечно, она будет полна энтузиазма, когда только и мечтает, что запрыгнуть к нему в постель.
— Ну, и это тоже, — хихикнула Рукия.
Вот как?! Я была права!
— Змеюка… — шикнула я, и Рукия вновь рассмеялась. — А твой брат видимо любит людей, готовых отдать за него жизнь лишь за шанс быть рядом с Его Великолепием.
— Не говори так о нии-сама, — теперь Рукия обиженно бурчала. — Он очень хороший!
— Да-да… хороший, — я вздохнула. О том, что этот хороший нии-сама пытался убить её минимум два раза я лишний раз упоминать не стала.
Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, я придирчиво осмотрела комнату.
Справа я сразу заприметила фусума, разделявшую помещение на две части. Слева здесь стояла низкая двуспальная кровать, застланная голубо-белым постельным бельём. Насколько я помню и Рукия и Бьякуя предпочитали футоны, видимо он решил, что мне сложно будет резко отвыкнуть от кровати, учитывая, что я спала на ней сто последних лет и три недели в лазарете. Если это так, то он чертовски прав.
По бокам кровати стояли такие же низенькие тумбочки, с лампой на каждой. Изголовья у неё не было, вместо него на стене в полукруге было написано (прим. автора: правильно говорить «написано», а не «нарисовано») дерево сакуры. Оно было такое реалистичное, я бы даже подумала, что здесь действительно растёт вишня, но только лепестки её цветов были небесно-голубого цвета, как и постельное бельё.
В стене параллельно входным сёдзи в левом углу была дверь. Остальную часть занимали ещё фусума. Я подошла к ним и отодвинула — там был встроенный шкаф, в котором лежали вещи, подаренные мне Исида, и ещё некоторые комплекты кимоно разных цветов из той же дорогостоящей ткани, из которой выполнена моя одежда, платья, спальные наряды, хаори, халаты и ещё что-то. Внизу, на полке для обуви стояли гэта, варадзи и даже туфли из мира людей. Плюс ко всему там лежали комплекты нижнего белья, а также и таби. Интересненько. Подозреваю, что всё это покупал явно не Бьякуя. Со злорадной мыслью, что он заставил заниматься моим гардеробом Змеюку, я закрыла шкаф.
Далее я подошла к тумбочкам. Мало ли, вдруг там что-то есть?
Отрыв первый ящик ничего интересного я не обнаружила, кроме как пяти разных форм расчёсок. В следующем — резинки и гребни. В следующем — ленты, заколки, шпильки и палочки. Он думает, что я так много занимаюсь волосами?
Я подошла к следующей тумбочке. Рукия молчаливо и внимательно за мной наблюдала, присев на кровать.
Открыла сразу нижний ящик — ничего. Средний — ничего. Верхний открыла чисто для галочки и даже смотреть в него не хотела. Но там всё же оказались вещи, за которые мой взгляд зацепился и впился.
Это были фото в рамке и цветастый веер. Я медленно, словно приворожённая, потянула руки к ним и взяла. Веер я отложила на тумбочку, смотря на фотографию.
Там были запечатлены двое — я и Бьякуя. Он был ещё хилым парнишкой, широко улыбающимся и выказывающим все свои эмоции, эдакий мальчуган, которому лишь несколько месяцев назад исполнилось 31 (время здесь относительно, не забывайте). И я — совсем ещё юная. Это был день моего второго совершеннолетия*. Почему второго? Лучше не спрашивайте, а вспомните слова Бени и Ренэйт о моем втором рождении.
Мы были празднично разодетые — он и я. Бьякуя широко улыбался, держа меня за левую руку, я скромно отвечала ему улыбкой. Это был именно тот ракурс, когда хорошо было видно кольцо на безымянном пальце. Вездесущая Рукия заглянула мне за спину, чтобы увидеть, что же такого интересного я обнаружила в тумбочке. Я не глядя протянула ей фотографию, знаю же, что она обожает истории и факты о детстве и юности своего нии-сама. Девушка вцепилась в фото, жадно его осматривая, пока я взяла в руки веер.
Это был мой веер. Тот самый, за которым я скрывала своё вечно красное от смущения лицо. На белой внутренней стороне было ручкой начёркан кандзи «Овца»**. Я улыбнулась. Его написал Бьякуя на третий день нашего знакомства, когда его очередная попытка разговорить меня не увенчалась успехом. Факт того, что он хранил эти две вещи сто лет, приятно согрел моё сердце. Я почти уже и не злилась на него.
Рукия протянула мне фото обратно, продолжая кидать любопытные взгляды на обручальное кольцо на фото. Я ничего не ответила ей, а фото поставила на ту тумбочку, в которой его нашла.
Далее по курсу была дверь. Она вела в купальню. Тут была и ванная, и стол для массажа, а стена была вся в полочках, на которых стояли всевозможные мыльные принадлежности, все непременно дорогие и натуральные. Некоторые я даже не знала как применять. Даже у Йоруичи во времена, когда она была главой клана Сихоин, столько всего в ванной не стояло — я знаю, ведь часто принимало ванну вместе с ней.
Вышла из ванны, подошла к фусума, разделявшим комнату, отодвинула и их. Передо мной предстала почти пустая часть комнаты, посреди здесь стоял столик, вокруг которого на строго определённом расстоянии лежали дзабутоны. Вместо стены справа и параллельно от фусума были ещё сёдзи, выходящие на энгава так же как и те, через которые мы вошли.
— Какой твой нии-сама всё-таки нехороший синигами, — вздохнула я, закрывая фусума. Рукия встрепенулась, желая узнать, чем я закончу своё высказывание, а потом всё опровергнуть. — Столько всего сделал, я теперь не могу злиться на него!
И она засмеялась, упав на кровать, придерживая свой живот и сминая пух, заключённые в голубые ткани. И ведь знает, что мой любимый цвет голубой, засранец!
Вдоволь насмеявшись, Рукия поднялась с моей кровати.
— Есть хочешь?
Я задумалась. Я не ела со вчерашнего дня, так как отказалась от завтрака — каша в четвёртом отряде уж сильно безвкусна. Подумав, я кивнула, и мы с Рукией отправились в трапезную.
Ещё за три комнаты я услышала перешёптывания внутри искомого помещения.
— Вообще не понимаю, что в ней нашёл господин Кучики? Она же невоспитанная! Да ещё и дурнушка!
Этот голос я узнала. Говорила Змеюка. Точнее шипела, видимо не хотела, чтобы кто-то посторонний услышал. Мы с Рукией сбавили шаг, точнее сбавила я, а Рукия повторила за мной, поняв, что я хочу сделать.
— Да ну! А я слышала, что она писаная красавица! А манеры, как у принцессы, вот господин Гинрей и зовёт её так.
— Пффф… ни кожи, ни рожи, кости торчат, да ещё и неестественная. А господин Гинрей просто слишком вежливый.
— И что в ней действительно нашёл господин Кучики, раз она такая?
— Что ты слушаешь её! Она же кого угодно, кто в любимчиках у господина, обольёт грязью.
— Решила схлопотать ночное дежурство, Мэй?
— Ну-ну, чего завелась, разве я не права? Да как только стало известно, что госпожа Урахара будет жить здесь, ты вся злая ходишь, как чёрт. Неужели не от ревности?
— Нет, конечно! Просто я считаю, что она не подходит господину Кучики! Он совершает огромную ошибку!
— Какую ошибку? Пока он только разместил у себя эту бедную девушку. И то потому что господин Ямомото считает её силу очень важной.
— А ты не знаешь?
— О чём?
— Они были помолвлены.
Рукия мельком взглянула на меня, я кивнула, подтверждая слова Змеюки. Хотя обручальное кольцо на фотографии явно уже навели Кучики на эту мысль.
— Но она сбежала с другим в мир людей.
Вот те раз. Какие подробности моей жизни. Оказывается, у меня был любовник! И зачем мне тогда Бьякуя? Где же этот горе-синигами, решивший отбить меня у самого капитана Кучики? Хотя Бьякуя не был тогда капитаном, но это не важно. И с какой это стати Змеюка осведомлена о моей жизни больше, чем я сама? Непорядок. Надо бы выяснить у неё это прямо сейчас.