Выбрать главу

Я собирался пойти, правда. На самом деле я был невероятно близок к тому, чтобы присутствовать на свадьбе, по крайней мере, упрямо нарезал круги по Парнеллу, пытаясь найти место для парковки оживленным субботним утром. Я собирался, собирался там быть! Но во мне нарастал страх, по мере того как стрелка часов подбиралась все ближе к там-там-та-там… ну-и-дура-дура-ты… Говорят, когда близкий умирает, необходимо увидеть его мертвым, чтобы по-настоящему отпустить. Возможно, в этом была моя ошибка. В последнюю минуту я просто не смог найти в себе сил пойти туда и тем самым отпустить Эмбер. Я поехал к побережью, к самой кромке воды: еще немного, и колеса увязли бы в мокром песке. Я ссутулился на водительском кресле, надев очки-авиаторы – такие, в которых смотрят реальности прямо в лицо. Так я ждал, пока пройдет тот час, будто это была казнь.

За тридевять земель

После защиты диплома я не остался на выпускной, чувствуя, что мне надо уехать. Все дома раздражало. Мама. Папа. Вики. Скрижаль с заповедями в коридоре, заканчивающаяся словами: «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего…» Ладно, ладно, но можно ли считать Стюарта ближним, раз он живет в Маунт-Идене? Зеленый пригород, где стволы деревьев не обхватить – такие они широкие, а у каждого дома есть имя? Ламинированные вырезки из Первого послания коринфянам 13:4–7 на холодильнике: «Любовь долготерпит, милосердствует…» и прочие лицемерные слова, более уместные для бриллиантовой годовщины свадьбы, когда кто-то в возрасте Стюарта, с устоявшимися чувствами и утихшими гормонами, говорит: «Любовь для меня – это…» Молодая любовь, та, которую испытывал я, была нетерпеливой, неутолимой, ревнивой, как активный вулкан, горячий и расплавленный до самых глубин существа. Даже крест в рамочке «Иисус любит тебя» в гостиной, казалось, подчеркивал тот факт, что только Он и любит меня, в то время как Она – нет, и, боюсь, разбитое сердце любовь Иисуса не могла НИКАК утешить.

Мне пришлось адаптировать резюме к разным сферам так, что даже Дарвин бы мной гордился. Если бы один и тот же потенциальный работодатель только взглянул на разные версии моего сопроводительного письма, пришлось бы срочно провалиться сквозь землю. («Я с большим энтузиазмом отношусь к искусству». «Я с большим энтузиазмом отношусь к подросткам из неблагополучных семей». «Я с большим энтузиазмом отношусь к чистой воде».) В итоге мне удалось поехать во Францию вторым помощником французского кинорежиссера Жан-Клода Лебурнье. Ну то есть не совсем «кино-», поскольку он не снял даже короткометражки. Он занимался телерекламой с огромными бюджетами и всем необходимым из техники (тридцатипятимиллиметровые камеры, операторские краны, никаких тебе тележек из магазина). Все выпускники могли подать заявку, и из тех, кого выбрали, я был Номер Два. (Увы, похоже, быть вторым – мой приговор по жизни.) Затем Номер Один решил, что реклама – это гламуризация всех болезней общества, и свалил в Австралию снимать документальный фильм об аборигенах.

Двадцать третьего декабря я приземлился в аэропорту Шарль-де-Голль, заскочил в экспресс и после пересадки в Шатле, где пришлось петлять по переходам дольше, чем если бы я просто вышел и отправился оттуда пешком, наконец оказался на вокзале Сен-Лазар. Армейский рюкзак за спиной, карта Парижа перед носом, мне недоставало только надписи на груди и спине «турист». По всему бульвару Осман рождественские огни, словно крупинки снега, падали на последних покупателей в строго определенном порядке – как усмиренная метель в пронизывающем холоде потребления. На площади Мадлен при виде коринфских колонн я подумал было, что Ла-Мадлен – это древнеримский храм, хотя на самом деле это была католическая церковь, построенная во времена Наполеона. Поди разберись. Там был фронтон с полуобнаженной Марией Магдалиной, стоящей на коленях, но архангелы Михаил и Гавриил выглядели намного более обнаженными, и никто, казалось, не осуждал их. Я не смог удержаться и представил Эмбер вот так передо мной и Стюартом в конце жизни, когда мы встретимся там, Наверху. Представил, как она умоляет нас обоих простить ее за то, что она вышла замуж за него, вместо того чтобы выйти за того, кого действительно любила, – меня.