– Знаешь, как это работает? Жидкие кристаллы реагируют на того, кто носит кольцо. Цвет показывает настроение. Будто раскрывается радуга, полоса за полосой.
Я подумал, все и правда плохо, если ей для понимания своих чувств нужен «магический» объект. С усмешкой она надела кольцо и спросила:
– Какая я сегодня? Испуганная? Сердитая?
– В раздрае? – предположил я, хотя подумал, что, скорее всего, просто под кайфом.
Девушка двинулась дальше, пробудив во мне любопытство и в то же время встревожив. Она обхватывала себя руками, нетвердо шагала от прилавка к прилавку и в океане людей казалась одинокой и ранимой… Затем она медленно прошла через толпу наискосок в сторону поля, ее будто уносило течением, а я следовал за ней на небольшом расстоянии.
Приблизившись к загону, где стояли две лошади, которых, кажется, разморило на солнце, она погладила их носы так, словно животные могли ее утешить.
– Хотите, чтобы эти докучливые мухи оставили вас в покое, да? – спросила она, отгоняя рукой темную тучу насекомых. Когда она нежно притянула голову каждой лошади к своей, я почти захотел стать лошадью.
– Эй, привет. Я Итан. – Я подошел и встал рядом. – У тебя все нормально?
Вблизи она выглядела лет на восемнадцать-девятнадцать. Настоящая красотка, бледно-голубые глаза с опущенными уголками, выгоревшие на солнце ресницы и обгоревший нос, красивые пухлые губы – было в ней что-то простое, естественное, почти скандинавское.
– Давай посмотрим. – Щурясь от солнечного света, она посмотрела на новое кольцо. – Хм, могло быть и лучше.
Я готов был поклясться, что услышал слово «янтарь», когда она подошла ко мне показать кольцо. Я посмотрел на безделушку.
– Оно черное, – произнес я озадаченно.
Она сморщила нос и задумалась.
– Не янтарного цвета, – сказал я.
Она кивнула и добавила:
– Не янтарь, Эмбер[3]. Я Эмбер.
Черт, она же протянула руку для рукопожатия!
– О, прости! Я думал, ты говорила о жидких кристаллах, что они, ну, такие, янтарные.
Мы засмеялись, потом постояли немного, не зная, что сказать.
– Ты прискакала сюда на лошади? – Я попытался завязать разговор.
Она посмотрела на свои бриджи для верховой езды, и плечи ее опустились.
– Понимаю: я выделяюсь из всей этой толпы. У меня есть старший брат, он привез меня сюда и пошел развлекаться с друзьями.
Это, похоже, о чем-то ей напомнило, и она помассировала висок.
– Мы приехали сюда в последнюю минуту – искали мира и убежища.
– Мира и убежища?
– Чтобы его не прибили из-за пиаффе и поворотов на задних!
Мое лицо, должно быть, ничего не выражало, так что она изобразила, будто держит поводья.
– Дэниел занимается дрессурой, а мой отец лошадей разводит. Для папы трюки – так же плохо, как если бы мальчик захотел танцевать балет.
– Мы, случайно, не родственники – по отцу? Мой считает, что только у девушки могут быть длинные волосы.
На этих словах она прикусила губу:
– Все потому, что лошадь сломала ногу, когда они занимались. Пришлось ее усыпить.
Мы медленно пошли туда, где было не так людно. Залив превратился в ясную бирюзу, подернутую рябью света, до нас доходил аромат соленой воды, и там мы решили остановиться. Остаток дня, всю ночь и весь следующий день допоздна я делился с Эмбер всем: сырными лепешками, булочками с изюмом, имбирным пивом, походным ковриком и спальным мешком, который я вытащил, чтобы укрыть нас от комаров, когда стемнело. Она тоже делилась со мной всем: гигиенической помадой, знаниями о зодиакальных созвездиях, грандиозными планами по спасению океана и животных и защите мира от гибели. Если не считать утреннего купания в одном белье, мы все время разговаривали. Вообще-то поначалу говорила она, я по большей части слушал.
– Лошади сильные и здоровые, но один неверный шаг – и они будто из стекла, – сказала она. – Такая лошадь, как та, стоит не меньше, чем дом, и папа даже не смог оставить ее спокойно доживать в конюшне, потому что кость ноги дробится, как стекло, ее правда уже не вылечить. Бедная лошадь только мучилась бы. Папа так любил ее. Жеребенком она постоянно подпрыгивала, и он назвал ее Попкорн.