Я все еще помню первый раз у меня дома, как мы долго смотрели друг другу в глаза, а потом, продолжая смотреть, одновременно дошли до конца. Мы замерли на долгое время, лежали без движения, снова и снова заверяя друг друга в любви: «Я люблю тебя. Я люблю тебя…» А потом, прежде чем я успел это осознать, она заплакала, как ребенок. Словно этот момент всегда был предназначен для нас, только из-за какой-то ошибки откладывался. Любовь шла прямо из наших сердец. После этого она прижималась ко мне так, будто не хотела отпускать.
Иногда мы лежали обнаженные, глядя друг другу в глаза, я касался ее щеки, она накручивала прядь моих волос на палец. Дышать друг другом – вот и все, что нам было нужно. Это была любовь. Конечно, такие моменты всегда заканчивались, ведь все еще существовал он. Тот, о котором я уже почти не решался спрашивать. А когда спрашивал, Эмбер уверяла меня, что Стюарт ничего не подозревает, что она заботится о нем так же хорошо, как и всегда, что она так же добра, если не больше. Что было для меня одновременно облегчением и источником боли. Временами ее переполняло чувство вины, когда она возвращалась домой, но, видя его угасание, она все больше убеждалась, что нужно жить, пока есть возможность. Настроение все время менялось. Мы не раз расставались, но нам никогда не удавалось держаться вдалеке друг от друга дольше нескольких дней подряд. Мы не занимались любовью каждый раз, когда виделись, но, когда это происходило, Эмбер часто, как только все заканчивалось, закрывала лицо и плакала. Иногда она останавливалась, прямо перед тем самым моментом, и не двигалась очень долго, будто хотела умереть вот так, и я тоже. Она была ранимой, эмоциональной, изменчивой, но, как бы ее ни штормило, как бы она ни волновалась, она говорила мне, что любит меня так, как не любила никого другого.
Однажды мы лежали рядом, и она спросила:
– Как ты думаешь, откуда приходит любовь?
– Думаю, отсюда. – И я показал на свое сердце.
Но она спрашивала не об этом.
– Знаешь, когда звезда взрывается и разбрасывает по космосу все элементы, из которых состоит жизнь, это похоже на то, как одуванчик отряхивает с головы семена и посылает их вместе с ветром, – так появляется жизнь… Когда же, в какой именно момент, из этих элементов возникает любовь? Была ли любовь уже там, ждала ли она где-то много миллионов лет, чтобы найти путь внутрь нас? То есть была ли любовь сразу частью космического плана?
– Ну, – я прижал ее к подушке, – ты всегда была частью моего плана! И я буду любить тебя и после завершения моего блеклого земного существования, так что привыкай!
Самые смешные моменты в моей жизни случились именно тогда. Однажды в бассейне Эмбер залезла на спину совершенно незнакомому человеку и принялась решительно щекотать его. Только когда он вынырнул, она увидела, что это не я. В другой раз, взяв для нас карри навынос, я сел в машину и подумал, куда она делась и кто, черт возьми, эти странные дети сзади? Потом я увидел ее неподалеку, в машине, удивительно похожей на мою: Эмбер хлопала по приборной панели и хохотала как бешеная. Даже самые скучные вещи становились с ней забавными, даже уборка пылесосом, когда им могло засосать мои самые нелепые части тела. У нее был особый талант превращать нудные занятия в сплошное веселье, это уж точно.
Наши встречи продолжались месяц за месяцем, без вопросов и сомнений, да мы и не пытались ничего анализировать. Мы принимали все как есть. Ночью было труднее, меня мучила совесть из-за Стюарта, но, даже чувствуя вину, я безумно скучал по Эмбер и хотел, чтобы она была рядом. Я повторял себе, что Стюарт накосячил первым, когда начал ухаживать за ней, я считал, что это он встал между нами; а еще его возраст и то, что он был отцом Тани, все это было неправильно, даже если бы меня не существовало. Так что в каком-то смысле я исправлял ошибку, но в то же время я, как и она, не хотел причинять ему боль. И я понимал, откуда Эмбер приходит ко мне, почему она должна быть рядом с ним и проводить его до конца. Мы решили, что то, о чем Стюарт не знал, не могло причинить ему боль, и никто из нас не собирался ему признаваться. И так мы тонули друг в друге, растворяясь все сильнее, так, как только могут два человека, и вот уже один чувствует то, что ощущает другой. Я держал ее, она держала меня, но кто был кем – кто знает?
Но, поверьте мне, все это не было чистым блаженством. Однажды Эмбер случайно поранила меня своим бриллиантовым кольцом, когда мы занимались любовью. Она полоснула меня им по лицу – ничего страшного, но все же получилась достаточно длинная царапина, очень заметная. После этого я попросил ее снимать кольца, обручальное и свадебное, прежде чем мы ложились в кровать, и все же меня ранило (на этот раз в душе), что даже тогда они словно оставались на ней в виде белой призрачной полоски на пальце. Такие же белые следы оставило ее бикини, разбивающее загар на геометрические фигуры, а загорала она с ним. Она не была только моей.