Я должен порвать этот дневник на маленькие кусочки и развеять их на катабатическом ветру, танцующем со снежинками при каждом снегопаде, и пусть они тоже летят, как снежные хлопья. Все слова на этих кусочках останутся неизвестными для всех, но в то же время сохранятся навсегда. Вот и все, конец пути в месте, где нет дорог, где снег покрывает все. Я замолкаю. Всего доброго. Конец.
4:00 утра, 27 февраля 1991 года
Это пишет Бертран. Ты не отметился на базе, как должен был, в книге учета, и не написал, когда собираешься вернуться, это было не к добру. Так что в это зверское время, которое я здесь указал, я покинул базу и отморозил себе задницу, пока шел по твоим следам, огромным и глубоким, будто это прошел отвратительный йети: что ж, найти тебя было проще простого. Тебе повезло, засранец, что я был на стреме. Один неверный шаг, и ты мог бы утонуть с головой в снегу: здесь никогда не знаешь, что может случиться. Когда я уже превратился во фруктовый лед на палочке, я добрался до конца твоих следов перед новым хребтом и – на это ушло время – сумел собрать большую часть того, что ты разорвал. Черт побери, я, конечно, подозревал, что ты планируешь это сделать, хотя опасался и худшего, когда вчера, придя сюда, увидел, что ты выбросил в мусорный бак это печатно-печатное чудовище, которое ты называешь «текстовым процессором» и которое, кстати, я взял на себя обязанность вернуть на его законное место под твоей койкой. Ты мог подумать, что я вчера ночью задавал такого же храпака, как наши соседи по комнате, но на самом деле я следил за тобой, пока ты возился в шкафчике и потом крался через заднюю дверь, стараясь быть тихим, как мышка. Как же я был рад, что принял меры предосторожности, когда у меня была такая возможность. Если тебе интересно, я это делал, пока ты часами заседал в туалете.
В ближайшее время я передам тебе всего лишь копию оригинала, да, бумага не лучшего качества, но, по крайней мере, я сохранил содержимое в безопасности. И если тебе взбредет в голову разорвать на куски и этот экземпляр, не волнуйся, еще один у меня припрятан в надежном месте. Прости, мне тоже есть в чем признаться. Все это время здесь, глядя на тебя, я просто изнывал от любопытства, что ты там такое пишешь при каждом удобном случае. Я должен был знать, это было сильнее меня, как будто это гора, а значит, на нее надо взобраться. Я надеюсь, ты поймешь. В прошлом ты всегда рассказывал мне, что происходит в твоей жизни, а здесь вдруг заделался молчуном, и я никак не мог понять, что творится в твоей голове. И вот однажды я увидел, как ты убираешь дневник в шкафчик… и, в общем, все. Сначала я лишь украдкой заглянул, прочитал несколько отрывков, мне было интересно, есть ли там что-нибудь о нас, и потом, это ты виноват, что я просто не мог остановиться. Я продолжал читать новые части, когда ты искал свои космические камни, мыл посуду или спал. Да ладно, я же не взламывал твой шкафчик: там ни замка, ни кода. Хотя да, да, я прекрасно понимал, что мне не следовало так поступать. Но я должен был знать, чем все закончится.
Прости мне мою человеческую слабость. Если ты простишь меня, я прощу тебя за то, что ты назвал меня «помощником Санты» и «психом в лесу». Так получилось, что Орели выбирает для меня одежду, у меня самого не так много времени на это не слишком интересное занятие, а для того, чтобы поддерживать добрые отношения с женой, с которой прожил тридцать четыре года, надо проявлять благодарность за ее добрые дела, и неважно, нравится мне то, что приходится на себя напяливать, или нет. Так получилось, что брат моей жены работает в ресторане, оттуда и моя промокепка. Что касается моего живота, там, где я живу, нужно иметь мяско, чтобы защититься от холодов. И если мне иногда нужно выпить, чтобы немного разжечь тридцатичетырехлетний брак, что ж, я могу жить и с «носом пьяницы», если уж Орели может! Однако я настаиваю, чтобы ты отдал должное моей «большой кустистой бороде», которую ты описываешь как «железную губку». Я живу в суровом климате, поэтому мне не очень хочется отморозить себе лицо. Предпочитаю думать, что больше похож на Сократа. Я был бы тебе крайне признателен, если бы ты написал что-нибудь о Сократе и хоть немного о моей мудрости, – так твоя дочь будет знать, что обо мне думать, когда ты наберешься смелости и отдашь ей это.