Под утро тающий снежокУкроет землю слоем тонким,И я отправлюсь потихонькуСквозь посветлевший городок.
Отнюдь не праздный экскурсант,Уткнувшийся в путеводитель,Я здесь почти как местный житель –Бреду куда не зная сам.
Вперед? Назад? Да все равно.Дойду по улице до храмаИ обращусь к старушке: «Мама,Простите, я не ел давно».
Мне повезет в который раз,И сердобольная старушкаПротянет хлеба мне краюшкуИ молча гривенник подаст.
Осень в горном Алтае
Сперва трава – зеленая, как быль,рассказанная наспех, как попало;зеленая, как океанский штиль,как бледная нимфетка среди бала;зеленая, как утренний базар,где вместо сладостей торгуют луком,и сморщенный старик болтает с внуком,как с юнгой опустившийся корсар.Почем тут зелень? Подходи, бери –растет трава, хозяина не зная,над речкою – снаружи и внутрихолма, – под дождь дрожащий прорастая.Сентябрь, бряцая цитровой струной,стекает к берегам тревожной речки,и гида патетические речиуже не спорят с шаткой тишиной.
Но я отвлекся. Значит, холм. На немзеленая трава. На ней рядамирастут березы и погожим днемкачают полновесными ветвями.Но не в деревьях суть, хотя они,по струнке стоя, очевидно, странны:как будто кто-то наводил в их станепорядок в незапамятные дни.
А главное – в листве: она желта,как рот птенца, орущего о пище,как кровь крота, как ржавчина болтаи корабля затопленного днище.Листва манит жеманной желтизной –сплошной, неосыпающейся с веток:на листопад наложенное ветосвязало воздух вязкостью сквозной.
И в этом непадении листвы –желанье избежать кровосмешенья:покуда краски на холме чисты,земля не поддается искушенью.Я видел эти листья и травус контрастом их затейливым и броским –в неосязаемых пейзажах Босха,но вот теперь, впервые, наяву.
Тоской по искуплению влеком,на склон взобравшись, я присел на камень,чтобы, никем не видимый, тайкомкоснуться мира этого руками:еще два дня – и в дымке снеговой(кто б мог предвидеть, что исход так близко!)шуршащий слой членистоногих листьевсмешается с пожухшею травой.
Венеция
Железная дорога – ferrovia(Дословный итальянский перевод) –Простуженной январскою равнинойОпять меня в Венецию везет.
Погода нынче выдалась не очень,Но, впрочем, я другой не ожидал;И через мост, ведущий в Санта-Кроче,Я, молча, перешел Большой канал.
Здесь солнца в эту пору – кот наплакал,У улочек-каналов бледный вид;И взвесь из миллиона пресных капель,Едва колышась, в воздухе висит.
Непрошеному визитеру тошноПо городу бродить в такие дни.И лишь немного утешает то, чтоПогода – настроению сродни.
Но, чтоб поездка не пошла насмарку,И было, чем похвастаться потом,Иду через Риальто до Сан-МаркоОбычным туристическим путем.
Вальяжные паломники со стажемВсех, кажется, немыслимых мастей.И вот уже не раздражает дажеНавязчивая свора голубей.
Пора бежать, пока не утомилиДурные мысли, невозможный сплин.Какие дожи?! Господи помилуй!Когда ты здесь – в Венеции – один!
Меж; небом и землей посередине.Нарочно, что ли? Сам себе назло?И, как стеклянный шарик в глицерине,Не весишь ровным счетом ничего.
Романс
из к/ф «Третье транспортное»
Не первый год я у тебя хожу в любовниках,Но вот опять не понимаю, что же я творю,На третье транспортное заезжаю в Мневниках,А дальше против часовой, по навигатору.
Когда расстались в прошлый раз, хотелось выть с тоски,Но твой нечаянный звонок из гроба поднял бы,И я на всем ходу пересекаю Шмитовский,Как будто на аэроплане по небу.
Там где-то слева новостройки Сити высятся,А мне плевать на все на свете, я на газ давлю.Сегодня ночью нам с тобой опять не выспаться,И значит, встреча наша будет не напрасною.
Москва-река повеселит своею узостью,Мне океан сейчас – не шире рукомойника,И я ныряю, будто в бездну, под Кутузовский,Всего лишь пять минут, и я уже в Хамовниках.
Кто потерял и вновь нашел, любить не ленится,Ну, а для нас любовь всегда была, как таинство.Еще один тоннель, и до свиданья, Ленинский,А от Варшавки мне совсем чуть-чуть останется.