— Удачи тебе, Керри Дойл, — освобождая Керри из своих объятий, напутствовал ее Ронан.
— Спасибо. И тебе тоже желаю удачи, Ронан О'Киф, — все еще не веря в реальность неизбежного расставания, отозвалась она.
Он в последний раз склонился к ее лицу и оставил на ее щеке уже сугубо дружеский прощальный и признательный поцелуй.
Ронан теребил соломинку в стакане с коктейлем, отчего прозрачные кубики льда слабо клацали от соприкосновения с тонкими и высокими стекольными застенками. Он бессмысленно смотрел на окружающих, то поднося стакан к губам, то отдаляя его, еле пригубив. Все они были просто прохожие, и лишь некоторые сами останавливали на себе его взгляд, чем-то разительно отличаясь от безликости толпы. Тогда его пытливость на миг напоминала о себе, но тотчас ослабевала, уступая место скуке и иному, хоть и смутному, но оттого не менее ощутимому чувству. И если это было не разочарование от потери, то досада от упущения.
Эл вновь приблизился к нему и облокотился о стойку бара с противоположной от Ронана стороны.
— Растворяешь печали? — насмешливо спросил бармен.
— Снижаю их концентрацию.
— Ну-ну, — скептически произнес Эл.
— Надеюсь, в мое отсутствие в Нью-Йорке не ввели комендантский час? — шутливо осведомился Ронан.
— Нет, а стоило бы, — вполне серьезно отозвался Эл. — Возможно, только в этом случае мне удалось бы отоспаться.
Неожиданно Ронан зашелся диким хохотом.
— Завидую, — мрачно ухмыльнулся усталый бармен. — Ты можешь над этим смеяться...
— Я могу смеяться над чем угодно, — объявил Ронан О'Киф, — я ведь ирландец. Скверный насмешник и безнадежно неуживчивый бродяга с ирландскими корнями, который только что побывал на родине предков.
— Сколько тебе, Рон? Тридцать? Тридцать два?
— Никогда не поздно осознать правду, — бросил Ронан. — Быть может, я жил все эти годы только для того, чтобы прийти к этому выводу. Взять моего дядю. Он буквально с пеленок культивировал в себе некое насмешливое отчаяние. Я же, в отличие от него, — счастливчик. Тридцать с лишним лет я жил как все, веря, что лучшее ждет меня впереди, — то, что придет на смену моему вечному сарказму и одиночеству. И что же оказалось? Я просто дикий и неуклюжий тип, хотя привык думать о себе совершенно иначе.
— Так и есть, Ронан. Ты легкий в общении парень. А это твое настроение... оно пройдет, поверь мне... Я, признаться, завидую твоему образу жизни. Вот покупаю твои книги, а сам думаю: «Даст Бог, и я когда-нибудь там побываю».
— А я тебе скажу, Эл, что еще одна такая книжонка меня убьет, — раздраженно процедил Ронан.
— Знаешь, Рон, если бы не сам я смешивал для тебя коктейли, то решил бы, что ты просто надрался. Это хандра, Ронан. Привыкай. С годами такое случается все чаще и чаще...
— А! — воскликнул О'Киф. — Как же, помню! Однажды мы хорошо с тобой надрались. Повторим?
— Нет, Рон, только не сегодня. Да и, наверное, уже никогда... — раздумчиво и хмуро проговорил Эл.
— А что так?
— Я женат, старик. Обещал супруге, что сопровожу ее завтра в Бостон... Найди себе другого партнера по преступлению.
— Вот, пожалуйста! Жизнь преподнесла еще один удар! — заключил Ронан.
— Не пойму, что с тобой такое. Я был уверен, что ты всю жизнь будешь порхать восемнадцатилетним балбесом!
— А еще другом звался, — притворно обиделся Ронан.
— Бармен — друг всем и каждому. Но друг честный. Мне льстить не резон.
— Тихо! — резко оборвал его Ронан. — Что это там в новостях по телевизору? Прибавь звук! Да сделай же ты погромче! — свирепо прокричал он перед тем, как до его слуха донеслись обрывки фраз: «...два часа назад... упал в Гудзон... вертолет... четверо туристов и пилот...»
Керри предстояла нелегкая задача. Она оказалась едва ли не в противоположном конце города, и теперь ей захотелось приобрести пару сувениров. Так, на память. При этом следовало воздержаться от излишних трат. И это в Нью-Йорке, где любая безделица стоит так дорого. А аргументов в пользу бережливости было более чем достаточно: от ограниченности ее финансовых возможностей до критического замечания Ронана О'Кифа, касавшегося непозволительно большого багажа для человека, поставившего перед собой цель объехать весь мир.
И все же девушке стоило титанических усилий сохранять благоразумие, когда она не сумела отказать себе в удовольствии прогуляться по знаменитым нью-йоркским магазинам легендарной Пятой авеню — «Бергдорф Гудман», «Сакс», «Лорд энд Тейлор». Керри решила, что непозволительно судить об этом городе, если не остановишься поглазеть на сверкающие витрины «Тиффани», не побродишь по этажам всемирно известных универмагов.