Он смотрел поверх ее головы на ажурные облака, проплывающие рядом с иллюминатором, и улыбался масштабам собственной глупости. Потому что в этот миг ему показалось, что воплощается не только мечта Керри Дойл о кругосветке, но и его мальчишеская самонадеянная надежда стать для кого-то настоящим героем.
Человек, превыше всего ценящий независимость, Ронан искренне сочувствовал Керри, которая в интересах семьи вынуждена была поступиться своими мечтами. Преисполнившись уважения к этой нелицемерной самоотверженности, он тем не менее не принимал подобного исхода. В его глазах решение Керри оставить творческие амбиции было равноценно обреченности. По мнению Ронана, никакие семейные интересы, тем более имущественные, не должны делать человека заложником чужой воли, а тот факт, что в таких случаях, как правило, апеллируют к внутреннему пониманию семейного долга человеком, обреченным на самопожертвование, вызывал в нем непримиримый протест.
Это во многом совпадало с собственной дилеммой Ронана. Был момент, когда ему тоже пришлось принять решение, повлиявшее на всю дальнейшую судьбу. Однако ему, к счастью, не пришлось пережить того, что выпало на долю Керри, потерявшей в аварии не только мать, но и брата — двух людей, ближе которых у нее никого не было. И неизвестно, к какому выбору склонился бы он сам, окажись на ее месте.
На свою беду, Ронан О'Киф был из числа тех, кто чужую боль переживает так же остро, как и свою, а подчас острее. Он понимал это, но поделать ничего не мог, поскольку Керри со своей драмой уже вошла в его разум, в его кровь, забралась ему под кожу. И случилось это не теперь, как естественное следствие доверительных бесед, а гораздо раньше, в пору их первого знакомства, когда он, ровным счетом не зная о ней ничего, чувствовал, что в этом хрупком существе обретается огромная и несокрушимая воля, которая крепчает в не самых завидных обстоятельствах и по не самым безобидным причинам.
Керри пошевелилась во сне, и ее темя коснулось его подбородка. Ронан покровительственно прижал девушку к себе.
На Гавайях он впервые увидел ее в бикини. Керри носила широкополую шляпу и шикарные солнцезащитные очки и комфортно чувствовала себя во взятом напрокат дорогом спортивном автомобиле. Этот курортный стиль ей удивительно шел, хотя и в незатейливых повседневных одеждах она тоже смотрелась очень мило. В любом наряде она была органична.
Ронану необычайно нравилась эта девушка, чего он и не считал нужным скрывать.
— Вставай, соня, — прошептал он некоторое время спустя. — Все пропустишь.
— Что? Прилетели уже? — приоткрыв сонные глаза, спросила Керри.
— Нет еще. Но скоро посадка. Пристегнись, — мирно и ласково ответил мужчина. — Смотри, — произнес он, указав на иллюминатор.
Керри выпрямилась, оторвав голову от его плеча, повернулась в сторону окна и залюбовалась открывшейся ее глазам красотой. Она увидела небеса, под которыми простиралось море, и поняла, что они отличаются от небес и морей, виденных прежде. А там, где море заканчивалось, вырисовывалась бахромчатая кромка песчаного берега, исчезающая с одной стороны в голубизне лагуны, с другой — в изумрудной зелени островов.
В самый первый миг изумления Керри была готова воскликнуть, что прекраснее этих мест нет на всей земле, но она сдержалась, вспомнив свои первые эмоции от виденного прежде, а также памятуя о всех тех странах, которые ей еще предстоит посетить.
Она лишь сладко потянулась и сипло со сна проговорила, посмотрев на Ронана:
— Чудесно... Ты ведь именно это имел в виду?
— Безусловно, — кивнул он в ответ. — По-моему, тут неплохо, — сдержанно добавил он.
— Ты говоришь «неплохо»? Ронан, да тут изумительно! — воскликнула она.
— Так же, как и в твоих представлениях об этом месте? — уточнил Ронан.
— Да лучше! Много-много лучше, чем я могла себе представить! Значительно лучше. Это же рай! — все-таки не удержалась от изъявления восторгов Керри.
— Значит, мы можем поставить еще одну галочку в твоем плане?
— Погоди. Дай насладиться! — рассмеялась девушка. Затем глубоко вздохнула, и безотчетная улыбка забрезжила на ее губах.
Ронан искоса следил за ней. Весь мир был теперь к ее услугам, все то, чего она так долго была лишена при своем гипертрофированном чувстве долга. Ронану она сейчас виделась девчонкой-бунтарем, подростком, которого строгие взрослые долгое время ограничивали во всем, что для него столь значимо. Но сама Керри не отдавала себе отчета в этом, ей и в голову бы не пришло, что служение долгу отняло у нее юность и сделало невозможными все мечты этой прекрасной поры.