— Ты, как всегда, все продумал, Ронан, — грустно констатировала Керри.
— Тебе не нравится моя идея? Я не настаиваю.
— Идея великолепна. Только, боюсь, я ей не вполне соответствую, — уныло пробормотала она.
— Не узнаю свою отважную Керри Дойл! Где она? Что с ней?
— Вполне возможно, что ее никогда и не существовало.
— Неправда. Я точно знаю, Керри Дойл держится за свою мечту. Она даже готова была в одиночку объездить мир. Она не пасует перед трудностями из-за пустячных сомнений.
— Я не могу рисовать, Ронан, — с трудом выговорила Керри.
— Но ты сама говорила, что брала уроки...
— Умею... но не могу, — прошептала она.
— Не понимаю, милая. Объясни толком, — вкрадчиво попросил он. — Почему не можешь?
— Ну, вот опять ты... — грустно улыбнувшись, упрекнула его Керри.
— Опять — что?
— Эта твоя задушевность и чуткость... Я всегда чувствую себя паршиво, если пытаюсь что-то от тебя скрыть, — пояснила она.
— Хорошо. Обойдемся без чуткости и задушевности, если это тебе так претит. У меня вообще обширный и разнообразный репертуар, — пошутил Ронан. — Ну-ка, отвечай немедленно, почему ты не можешь рисовать! — с напускной грубостью процедил он.
Керри не смогла сдержать улыбки.
— Боже, какой же ты милый и нежный, Ронан, — пролепетала она, прижавшись к его груди.
— Милый и нежный? Чтобы я больше этих слов о себе не слышал! Милый и нежный! Это же настоящий удар по моей суровой мужской репутации!
— Но это правда, Ронан, — произнесла Керри.
— Такой правдой можно и убить... Милая, расскажи мне, что случилось? Почему ты не можешь рисовать?
— Просто я не нахожу в себе больше сил сосредоточиться на этом занятии... Знаешь, раньше, когда я занималась живописью и представляла, что смогу связать с этим свою жизнь, никого не было счастливее меня. Внешний мир переставал существовать, я же чувствовала себя всесильной, переиначивая его по собственному усмотрению в своих эскизах. Мне казалось, что все, что мне необходимо, — это мастерство, потому что мое воображение требовало новых и новых высот. Я готова была без остатка отдать себя этому призванию и чувствовала, что таков мой удел. А потом случилось несчастье. И люди вокруг меня, мои близкие переживали его. Моя поддержка была им необходима. А в определенный момент я встала перед выбором, поскольку совмещать эти два дела без ущерба для одного или другого я не могла. Мне пришлось принять решение. И в то же самое время меня не покидает чувство, что я совершила предательство, после которого путь назад невозможен. Нельзя пренебречь своим призванием для того, чтобы потом возвращаться к нему от скуки. Это неправильно.
— Керри, я, наверное, не настолько возвышен, чтобы понять это. Но о каком предательстве ты говоришь? Ты властна над своими желаниями. Да, в тот момент тобой двигало чувство долга. Но, как мне кажется, ты слишком многим пожертвовала ради такой прозаической вещи, как семейный бизнес, и никто не вправе требовать от тебя большего. И если ты испытываешь потребность вернуться к любимому занятию, то вполне можешь это сделать в любой момент. Да хоть сейчас!
— Проблема в том, что это может ранить моих родных, — сказала Керри.
— Проблема в том, что ты строишь самооценку на их суждениях о тебе, — резко возразил Ронан.
— По твоему тону могу понять, что ты не считаешь это правильным, — взволнованно заметила Керри.
— Я считаю это преступным. У твоей семьи был тяжелый период, и ты встала на место своего брата, восполнила собой эту страшную утрату. Но прошли годы. За это время следовало найти другое решение. Нельзя требовать от другого таких жертв.
— Ты воспринимаешь это слишком остро, Ронан. Возможно, изобразительное искусство ничего не потеряло с моим уходом. Ведь это лишь мои субъективные представления...
— Не имеет значения, Керри. Ты же говоришь, что была самым счастливым из людей, занимаясь живописью. Вне зависимости от признания окружающих в этом была твоя жизнь!
— Или самообман и эгоизм, — тихо добавила Керри.
— С тобой невозможно спорить, потому что ты упряма, — посетовал Ронан. — Я думаю, что ты очень плохо знаешь себя, если эгоизмом и самообманом объясняешь свое увлечение живописью. Порой мне кажется, я бессилен тебя разубедить... Но я буду действовать иначе. Ты сама обмолвилась, что сделаешь для меня все, о чем я только ни попрошу. Так вот, Керри, я не прошу, а требую, чтобы ты рисовала для меня! — безапелляционно заявил Ронан О'Киф. — И не пытайся возражать. Я лишаю тебя выбора. Мне все равно, как это будет, талантливо ли, бездарно ли. Ты должна заставить себя вспомнить, каково это — испытывать наслаждение от любимого дела, — озадачил ее он.