Полустанок заполнили пассажиры. На мгновение оба кавалера, поспешив к кому-то из прибывших, о Саре забыли, но англичанин, впрочем, тут же вернулся, с трудом протиснувшись сквозь толпу.
— Нужно найти ваш вагон, — сказал он Саре.
Они двинулись вдоль раскаленного белого перрона и остановились рядом с Синтией. Джентльмен посмотрел на билет.
— Да, это ваш вагон. Надеюсь, место удобное.
Подбежали носильщики с бесчисленными чемоданами, внесли их в купе.
— Вы напишите мне, Ральф, обещаете?
Сара говорила тихо, но ее слова донеслись до Синтии.
— Непременно!
Тон был притворно-ласковый.
— И не забудете меня?
— Что за глупости, Сара!
— А вам не подвернется случай приехать в Калькутту? Я… я вовсе не спешу домой.
— Вряд ли, дорогая. Я нужен здесь принцу, сами знаете. Поезд отправляется, вам пора войти в вагон.
— До свидания, Ральф.
— До свидания, дорогая. Счастливого пути.
Не ответив, Сара поднялась в купе и встала у окна.
— Вот вы и уезжаете, — отметил он с удовлетворением. — До свидания, Сара, до свидания!
Поезд тронулся с обычным лязгом и грохотом, и Сара долго еще оставалась у окна, потом, наконец, села на свое место напротив Синтии и закрыла лицо руками.
Она сначала плакала молча, но, не выдержав, громко разрыдалась. Постепенно, бурные рыдания стихли. Наверно, бедняжка выплакала свое отчаяние и теперь лишь судорожно всхлипывала. Отняв руки от лица, она потянулась к сумке за носовым платком. Синтия достала свой, большой, белый, чистый, какой положен медсестре по форме, и участливо предложила:
— Возьмите, пожалуйста.
Сара вытерла глаза, сняла шляпу, бросила ее на свободное сидение рядом и прошептала:
— Я веду себя глупо…
Синтия, глядя на нее, поняла, что попутчица старше, чем показалось сначала. Золотистые волосы были крашенные, ресницы слиплись, тушь расплылась. Сгорбившаяся, заплаканная — выглядит на все тридцать пять.
Вытерев слезы, Сара достала пудреницу.
— Извините Бога ради!..
Голос был с приятной хрипотцой, и улыбка простодушная. Синтия прониклась к попутчице симпатией.
— Мне жаль вас от души, — призналась она.
Сара вздохнула.
— Еще бы не жаль. Я лишилась единственного, что скрашивает жизнь… потеряла любимого человека.
— Как я вам сочувствую, — отозвалась Синтия, хотя и не знала толком, какие слова подобает говорить в этих случаях.
— Я, наверно, сама во всем виновата, — доверчиво призналась Сара. — Цыплят по осени считают, а я сразу решила, что он навсегда полюбил меня, и сама по уши влюбилась, а ведь всегда надо помнить — ничто так не надоедает мужчинам, как любовь — святая, истинная любовь… Она им претит.
— Ну, не всем же, — возразила Синтия.
Сара красила губы ярко-красной помадой. Наложив густой слой, она взглянула на собеседницу.
— Скажите, дорогая, какой мужчина станет бегать за легкой добычей? Разве они ценят то, что само дается в руки — или кидается на шею, как в моем случае? Если хотите завлечь того, кто понравился, убегайте, да побыстрей, пусть ловит.
Она вдруг засмеялась.
— Моя беда в том, что я отлично все это сознаю, но поступаю совсем наоборот, когда дело касается меня самой.
Она между тем привела себя в порядок, убрала пудреницу и губную помаду в сумку и поглядела на Синтию.
— Если любишь кого-то, надо сразу его оженить. Пока не успела ему надоесть. Пропустишь время — потеряешь своего любезного. Как я Ральфа… — Лицо у нее дрогнуло, и глаза снова наполнились слезами. — Веду себя, как последняя дура! Ничего не могу поделать. Конечно, пройдет время, я его забуду, но никого уж так не полюблю. Он неотразим…
Сара, не умолкая, рассказывала про Ральфа всю дорогу.
Синтия понимала, что спутнице станет легче, если ей удастся излить кому-то душу, и вдобавок, против воли, любовная история вызывала интерес, но не из-за Ральфа (было ясно, что это просто избалованный молодой эгоист), а из-за несчастной Сары, в которой, несмотря на вульгарность, чувствовалась широкая, открытая натура.
— А что случилось с вашим супругом, — задала вопрос Синтия, когда женщина мимоходом сообщила, что была одно время замужем.