— Моя сестра очень красива, она настоящая леди. Никто никогда не забывает, что она или бабушка — женщины. Я — другое дело.
— Это происходит потому, что ты сама об этом забываешь.
— Наварро, трудно одновременно быть и работником на ранчо, и женщиной.
— Трудно быть одновременно и сыном и дочерью.
— А ты откуда знаешь? — вспыхнула Джесси, ощутив, что начинает злиться.
— Из твоих рассказов. Все только ради твоей семьи. Ты готова пожертвовать всем ради них. А чем ты готова пожертвовать ради себя самой?
Его последний вопрос застал ее врасплох. Джесс не знала, что ответить.
— У меня есть все, что мне нужно: хорошая семья, дом, они тоже готовы ради меня на все.
— Даже твоя сестра? Джесси, она может отдать свою жизнь ради тебя? Сделает ли она все ради защиты семьи и дома? А твой брат? Бабушка? Твой отец? А может, они просто сдадутся, если обстоятельства окажутся сильнее их?
Джесс поняла, что он говорит серьезно. Она спросила себя, что сделали бы другие ее родственники под угрозой смерти.
— Мэри Луиза сдалась бы, а Том, бабушка и папа нет. Я тоже нет.
— Если твой отец так тебя любит, то почему он рискует твоей жизнью?
— Это не он, это я. Твои рассуждения о семье и доме очень циничны.
— У меня нет ни того, ни другого, и откуда мне знать, что это такое? Я хочу понять, что тобой движет, прежде чем мы приедем туда.
— Любовь, гордость, честь, жажда мира. Наварро, об этих понятиях ты знаешь?
— Очень немного.
— Может быть, поэтому ты не можешь понять.
— Может быть.
Джесс отставила тарелку в сторону.
— Если хочешь, я могла бы рассказать тебе об этом.
— Я, как тот дикий жеребец, должен сам хотеть быть взнузданным и прирученным.
— Это необязательно. Ты вполне можешь знать эти вещи и оставаться свободным. Некоторые наши работники хлебнули много горя, прежде чем пришли на ранчо. Большой Джон был рабом. Отец Джимми Джо бил его и заставлял работать до изнеможения, пока тот не сбежал. Мигеля до сих пор разыскивают мексиканские власти. Его подставил человек, который хотел завладеть его землей. Он убил всю семью Мигеля, а потом Мигеля обвинил в том, что он застрелил одного из работников этого негодяя. Если бы Мигель не сбежал, его бы повесили. У остальных тоже тяжелое прошлое, но мы никого никогда не осуждаем. Ранчо стало их домом, там они живут в мире и спокойствии, могут уйти от нас, когда им захочется. Не знаю, что сделало тебя таким язвительным, но это может погубить тебя, если ты не переменишь своих чувств. Ба говорит, что постоянная борьба делает человека холодным, жестким и безжалостным. Не становись таким. Наварро, пока еще не поздно, найди место, где ты будешь спокоен. Если этим местом не станет ранчо, то пусть оно будет где-то еще. Только поторопись. — Девушка увидела муку в его взгляде.
— Джесси, для меня нет такого места.
— Если ты захочешь, оно будет.
— Я не могу захотеть.
— Почему?
— Не жди от меня ответа, я не могу тебе ничего сказать. Давай лучше ложиться спать.
— Хорошо, Наварро, прекратим этот разговор. Я не хочу, чтобы ты снова проболтался. Еще кофе?
Он протянул Джесс кружку, она наполнила ее.
— Спасибо.
— Не за что.
Джесс улеглась на свою подстилку.
— Спокойной ночи, Наварро.
— Спокойной ночи, Джесси.
Он допил кофе и лег.
На следующий день Наварро и Джесс продолжили свой монотонный путь по каменистой местности. Дорога была сухой и пыльной, вокруг на многие мили не было ни души. Временами налетал ветер, который срывал с них шляпы, забирался под одежду. Вокруг расстилались заросли мескита и кактусов. На небе не было ни облачка, но, по счастью, день выдался не слишком жарким. Путешественники миновали заросли дикой тыквы, пробившей себе путь сквозь камни. Ветер шевелил траву, стояла почти мертвая тишина.
Вот появились заросли юкки, затем местность стала гористой, показались плоские холмы. Справа и слева от них ветер закручивался в небольшие смерчи.
В полдень Наварро и Джессика перекусили холодным мясом и хлебом, оставшимися от завтрака. Они не стали разводить костер и варить кофе, поэтому запили еду тепловатой водой. Ехали они бок о бок, изредка перекидываясь парой слов, но настоящего разговора не получалось.
Перед тем как подъехать к перекрестку под названием Лошадиная Голова, Наварро насторожился и привстал в седле. Он внимательно изучал местность.