– Не наберешь мне телефонный номер? Хочу послать их к знакомому доктору в Эмори. Он проводит любопытные опыты на ранней стадии лейкемии.
Она назвала фамилию и открыла дверь в свой кабинет. Нелли поставила ее портфель рядом со стулом, на стол – чашку кофе. На столе лежал факс, о котором она говорила. Результаты анализа крови Сибилл Адамс. Сверху Ник неразборчиво написал извинения: будет весь день на совещаниях, понимает, что Саре захочется узнать результаты как можно раньше. Сара просмотрела отчет, и по спине пробежал холодок.
Она вспомнила начало работы. Первый месяц прошел суматошно, но все же не так, как в больнице Грейди. Через три месяца Сара привыкла к размеренному ходу дел. У детей обычно болело горло или ухо, серьезных заболеваний почти не было. Тяжелыми случаями занималась больница в Огасте.
Мама Дэррила Харпа подарила Саре фотографию сына, многие родители последовали ее примеру, и вскоре Сара стала вешать портреты на стены кабинета. За двенадцать лет не осталось свободного места. Глядя на любое фото, Сара могла назвать имя ребенка и часто даже его историю болезни. Она всем говорила, что придется перейти в терапевты. Бывало, дети едва сдерживали слезы. Как-то она сама чуть не разрыдалась. Сара не могла иметь детей и сильно привязывалась к своим маленьким пациентам.
Сара открыла портфель, достала больничную карту. На глаза попалась вчерашняя открытка. Сара всмотрелась в изображение парадных ворот университета Эмори. В свое время она получила приглашения учиться от многих более именитых колледжей, расположенных севернее, но ее мечтой всегда был Эмори. Настоящая медицина зародилась на Юге, и Сара не могла жить в другом месте.
Она перевернула открытку и провела пальцами по аккуратно напечатанному адресу. Каждый год, с тех пор как Сара покинула Атланту, она получала по открытке в середине апреля. В прошлом году открытка из «Мира кока-колы» пришла с надписью: «В Его руках весь мир».
В громкоговорителе послышался голос Нелли, и Сара вздрогнула от неожиданности.
– Доктор Линтон? Приехали Пауэллы.
Сара нажала красную кнопку ответа, бросила открытку обратно в портфель и сказала:
– Сейчас выхожу.
8
Когда Сибилл и Лена учились в седьмом классе, один мальчишка, Бойд Литл, нашел себе забаву: он подкрадывался к Сибилл и щелкал пальцами у нее над ухом. Как-то Лена выследила его после школы и запрыгнула на спину. Она была маленькой и шустрой, а Бойд – на год старше и на двенадцать килограммов тяжелее. Он жестоко избил ее, пока водитель автобуса не разнял их.
Наутро после смерти сестры Лена Адамс чувствовала себя хуже, чем после той схватки. Она наконец поняла, почему это состояние называется «бодун»: боишься дунуть, чтобы не развалиться на части. Голова раскалывается. Никакое количество зубной пасты не может перебить жуткий запах изо рта, а желудок словно скрутили в комок и обвязали леской.
Лена забилась в дальний угол полицейского участка, молясь, чтобы ее не вырвало снова. Рвать было, по сути, нечем. Внутри ощущалась такая пустота, будто все органы исчезли.
Подошел Джеффри с чашкой кофе.
– Выпей, – приказал он.
Лена не стала спорить. Еще дома рано утром Хэнк посоветовал то же самое. Ей было неловко принимать от него помощь, тем более совет, поэтому Лена нарочито грубо отказалась.
Как только она отняла чашку от губ, Джеффри сказал:
– Еще не поздно уйти.
– Я хочу присутствовать, – заявила она. – Я должна все знать.
Он смотрел ей в глаза, казалось, вечность. Несмотря на боль в глазах, в которые будто впились тысячи иголочек, она не отвела взгляда. Лена подождала, пока начальник выйдет, и развалилась на стуле, прикрыв веки.
Она не помнила, как добралась вчера до дому. Тридцатиминутный путь из Риса растворился, словно в тумане. Скорее всего за рулем сидел Хэнк: сиденье отодвинуто назад и зеркало повернуто под необычным углом. Последнее воспоминание – отражение в зеркальном стекле витрины магазинчика. Затем, как оказалось, уже утром, раздался пронзительный звонок телефона: Джеффри сообщал о брифинге, умоляя не приходить. Все остальное ушло в небытие.
Самое сложное – одеться. После длительного душа Лене невыносимо хотелось забраться в постель. Она бы провалялась весь день, но не имела права поддаться слабости. Прошлая ночь – ошибка, неизбежная ошибка. Очевидно, ей надо было сорваться, нагореваться вволю, чтобы не покончить с собой.
Лена заставила себя надеть форменные брюки и куртку. Застегивая кобуру, проверяя оружие, вновь почувствовала себя полицейским, а не сестрой жертвы. Голова болела, не покидали дурные воспоминания, словно их вбили туда гвоздями. Она вдруг поняла, как люди становятся алкоголиками: в потемках сознания забрезжила мысль, что стаканчик спиртного ей сейчас не помешал бы.
Заскрипела дверь, Лена открыла глаза и увидела в проходе спину Сары Линтон, что-то не слишком дружелюбно говорившей Джеффри. Лену мучила совесть за то, как она набросилась на Сару. Сара хороший врач. Всем известно, что Линтон отказалась от многообещающей карьеры в Атланте, чтобы вернуться в Грант. Стоило попросить прощения, но Лена пока не хотела об этом думать.
– Лена, – вдруг сказала Сара. – Давай отойдем в сторонку.
Лена моргнула, недоумевая, когда Сара успела к ней подойти. Вскочила, забыв про кофе. Перепачкались брюки? И черт с ними. Лена поставила чашку на пол и последовала за Сарой. Они зашли в достаточно просторное подсобное помещение, где хранились улики, манекены для уроков искусственного дыхания, которые полицейские дают по осени в школах, аптечка для оказания неотложной помощи.
– Вот. – Сара выдвинула стул. – Садись.
Лена села. Сара развернула кислородную подушку.
– Голова болит оттого, что алкоголь истощил запасы кислорода в организме. – Она прикрепила к маске шнур и протянула Лене: – Делай медленные глубокие вдохи, и тебе станет легче.
Лена недоверчиво взяла маску, хотя в тот момент готова была даже лизать зад скунсу, лишь бы помогло. Через некоторое время Сара спросила:
– Ну как? Лучше?
Лена кивнула. Она пусть и не пришла в норму, зато по крайней мере смогла полностью открыть глаза.
– Лена. – Сара забрала маску. – Хочу задать тебе один вопрос.
– Давай, – ответила Лена настороженно.
Она ожидала, что Сара начнет отговаривать ее от посещения брифинга, но ошиблась.
– Когда я осматривала Сибилл, – начала Сара, положив кислородную подушку в шкаф, – то натолкнулась на неожиданный факт.
– На что? – спросила Лена, пытаясь сосредоточиться.
– Не думаю, что это имеет какое-то отношение к делу, но мне придется все же поставить в известность Джеффри – сама я не могу принимать такие решения.
– О чем речь?
– О том, что у твоей сестры до момента насилия имелась девственная плева.
У Лены душа ушла в пятки. Могла бы и сама догадаться, но за последние сутки столько всего произошло, что ей было не до логических умозаключений. Теперь всем станет известно, что ее сестра – лесбиянка.
– Это не мое дело, – сказала Сара. – Какие бы у нее ни были предпочтения, я могу понять.
– Что это значит?
– То и значит, – ответила Сара, очевидно, решив, что выразилась достаточно ясно. Лена молчала, и тогда она добавила: – Лена, я все знаю о Нэн Томас. Остальное – как дважды два.
Лена прислонилась затылком к стене и закрыла глаза.
– Предупреждаешь меня? Собираешься всем рассказать, что моя сестра была лесбиянкой?
– Я не намеревалась упоминать об этом на брифинге, – после паузы ответила Сара.
– Я сама скажу шефу, – заявила Лена, открыв глаза. – Можешь дать мне минуту?
– Конечно.
Лена дождалась, пока Сара выйдет, и схватилась за голову. Хотелось плакать, но слез не было. Организм полностью обезвожен, странно, что во рту еще осталась слюна. Она сделала глубокий вдох, собрала все свое мужество и встала.