– Он… – Джулия остановилась, издав гортанный звук, Он занимался со мной любовью.
– Он…
– Он занимался со мной любовью, – повторила она, и ее шепот эхом прошелся по палате. – Знаешь, что это такое? – спросила она. – Он все время говорил, что не причинит мне боли. Он хотел любить меня. И любил.
Лена открыла рот, но ничего не смогла сказать. Она не верила своим ушам.
– Что ты несешь? – спросила она, давая себе отчет, насколько грубо звучит фраза. – Что ты имеешь в виду?
– Он занимался со мной любовью, – повторила Джулия. – Как он касался меня…
Лена непроизвольно затрясла головой, переспросила:
– Ты хочешь сказать, что тебе понравилось?
Раздался щелчок: Джулия сняла предохранитель. Лена хоть и оцепенела от ее откровения, но протянула руку за секунду до того, как девушка спустила курок. И едва успела отвернуться от взорвавшейся головы Джулии Мэтьюс.
Вода в душе колола кожу иглами. Жжение не причиняло неудобства. Весь организм онемел, потерял чувствительность. Ноги подкосились, и Лена скользнула на дно ванны. Подтянула колени к груди, закрыла глаза; вода била по лицу и плечам. Лена опустила голову, чувствуя себя тряпичной куклой. Капли застучали по макушке, – и пусть. Она была опустошена. Не осталось ни одной вещи в жизни, которая имела бы хоть какое-то значение: плевать на работу, плевать на Джеффри, плевать на Хэнка, плевать на себя.
Джулия Мэтьюс умерла. Как и Сибилл.
А она?
Вода стала совсем холодной, защипала кожу. Лена выключила душ, взяла полотенце, но вытираться не стала. Тело словно осталось грязным, хоть она и мылась второй раз за последние пять часов. Во рту стоял странный привкус. То ли ей казалось, то ли на самом деле он появился, когда Джулия спустила курок.
– Ли? – позвал ее снаружи Хэнк.
Лена вздрогнула.
– Я выйду через минуту.
Выдавила пасту на щетку. Посмотрела на себя в зеркало. Сегодня сходство с Сибилл пропало. В ней ничего не осталось от сестры.
Лена спустилась на кухню в халате и тапочках. У двери оперлась рукой о стену, почувствовав головокружение и тошноту. Она заставляла себя двигаться, иначе можно уснуть и никогда не проснуться. Тело молило об отдыхе, болело, однако Лена знала: как только голова коснется подушки, вся сонливость улетучится, перед глазами возникнет образ Джулии Мэтьюс за мгновение до самоубийства. Девушка смотрела на Лену, когда спустила курок. Их взгляды были прикованы друг к другу, и в одном из них вдруг погасла жизнь.
Хэнк сидел за кухонным столом, пил колу. Когда она вошла, он поднялся. Лене стало стыдно. Она еще держала себя в руках, пока Фрэнк вез ее домой. Не сказала напарнику ни слова, не объяснила, почему заляпана серым веществом, словно воском. В нагрудный карман попали кусочки кости, по лицу и шее будто до сих пор стекала кровь. И только закрыв за собой дверь, Лена разрыдалась. Присутствие Хэнка обостряло чувство стыда, он обнимал ее, утешал… Лена не узнавала себя. Она не подозревала, что может быть такой слабой.
– Уже стемнело.
– Ты спала совсем немного. – Хэнк направился к плите.
– Хочешь чаю?
– Да, – ответила Лена.
Она не спала. Закрывая глаза, она возвращалась в тот ужас. Если никогда не спать, то все будет хорошо.
– Звонил начальник, спрашивал, как ты, – сообщил Хэнк.
– О, – произнесла Лена, сев за стол и поджав под себя ноги.
Интересно, что думает сейчас Джеффри. Он ждал в коридоре, пока она его позовет, и тут раздался выстрел. Какое у него было лицо, когда он влетел в палату!.. Лена стояла, склонившись над Джулией, забрызганная кровью. Джеффри помог ей выпрямиться, проверяя, не ранена ли она сама.
Лена в это время молча смотрела на то, что осталось от Джулии Мэтьюс. Девушка выстрелила под подбородок, раздробив себе затылок. Стена над кроватью была заляпана красным и серым. В стене осталась выбоина от пули. Джеффри заставил Лену рассказать прямо на месте все подробности, что она узнала от жертвы. Он задавал бесконечные вопросы, а у нее дрожали губы, не давая говорить.
Лена обхватила голову руками, невольно слушая, как Хэнк наполняет водой чайник, как щелкает зажигалка, как загорается огонь на плите.
Хэнк сел перед ней.
– Лена.
– Не знаю, – ответила она невпопад, и собственный голос прозвучал откуда-то издалека.
Выстрел раздался прямо у нее под ухом. Сейчас звон в ушах наконец прекратился, но звуки отдавались глухой болью.
– Знаешь, что я тут подумал? – Хэнк отклонился на спинку стула. – Помнишь, ты однажды упала с крыльца?
– Да.
– Ну, – он пожал плечами, почему-то улыбаясь, – тебя толкнула Сибилл.
– Да?
– Она толкнула тебя. Я видел, – подтвердил Хэнк.
– Она столкнула меня с крыльца? – Лена покачала головой – Наоборот, она пыталась меня удержать. – Она не видела. Ли. Откуда она могла знать, что ты падаешь?
Лена зашевелила губами. Он прав.
– Мне наложили на ногу шестнадцать швов.
– Я помню.
– Неужели это она толкнула меня? – переспросила Лена, повысив голос. – Почему?
– Не знаю. Может, просто баловалась, – усмехнулся Хэнк, – Ты так орала… Я думал, сбегутся все соседи.
– Да они не прибежали бы даже на пулеметную очередь, – возразила Лена.
Соседи Хэнка Нортона привыкли ко всяческому шуму из его дома и днем и ночью.
– А помнишь, на пляже?.. – начал Хэнк.
Лена посмотрела на него, пытаясь понять, о чем он.
– Что на пляже?
– Ты не могла найти свой надувной матрац.
– Красный? – уточнила Лена. – Можешь не говорить, она нечаянно скинула его с балкона.
– Нет, – усмехнулся Хэнк. – Она потеряла его в бассейне.
– Как можно потерять надувной матрац в бассейне?
Хэнк махнул рукой;
– Наверное, его забрал какой-нибудь ребенок. Суть в том, что он принадлежал тебе. Ты просила Сибилл не брать его, а она не послушалась, взяла и потеряла.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросила Лена.
Хэнк пожал плечами:
– Не знаю. Просто я вспоминал ее сегодня утром. Помнишь рубашку, что ты так долго носила? С зелеными полосками?
Лена кивнула.
– Она до сих пор хранила ее.
– Не может быть, – удивилась Лена. Они сражались за эту рубашку, пока Хэнк не уладил спор, кинув монетку. Зачем она ее хранила?
– На самом деле тогда она досталась ей.
Лена уставилась на дядю, не зная, что сказать. Он встал, вынул из шкафчика кружку.
– Хочешь побыть одна, или мне остаться?
Лена помолчала. Ей необходимо собраться с мыслями, вернуть смысл жизни, а рядом с Хэнком это невозможно.
– Ты возвращаешься в Рис?
– Я думал переночевать сегодня у Нэн, помочь ей перебрать кое-какие вещи.
Лена заволновалась:
– Она же ничего не собирается выкидывать?
– Нет, конечно, нет. Просто хочет прибраться, отделить свое от чужого. – Хэнк прислонился к стене, скрестив руки. – Не стоит заниматься этим в одиночестве.
Лена уставилась на свои руки. Под ногтями грязь. А может, кровь. Она стала грызть их, страстно желая избавиться от этой черноты.
Хэнк наблюдал за ней, затем предложил:
– Если хочешь, присоединяйся к нам.
Лена покачала головой, откусывая ноготь. Она готова была оторвать его под корень, лишь бы избавиться от запекшейся крови.
– Мне завтра рано вставать на работу, – солгала она.
– Но если передумаешь…
– Может, – пробормотала Лена.
Она почувствовала вкус крови, к удивлению, своей. Расползалась ярко-красная точка.
Хэнк встал, не отводя от нее глаз, взял пиджак со стула. Они уже не раз это проходили – старый танец с известными движениями. Хэнк делает шаг вперед, Лена – два шага назад. Не время что-либо менять.
– Позвони, если я тебе понадоблюсь, – сказал он. – Хорошо?
– М-гм, – промычала она.
Хотелось плакать, но она не могла позволить себе еще одну истерику в присутствии Хэнка.
Он словно почувствовал это, положил руку ей на плечо, поцеловал в макушку.
Лена с опущенной головой ждала, пока щелкнет входная дверь. Когда от дома отъехал автомобиль Хэнка, она глубоко вздохнула.