Школьная «подруга» усаживается рядом, мгновенно заполняя пространство своей энергией, что-то щебечет про то, как провела каникулы, но Элис едва слушает, задыхаясь от нахлынувшей духоты. В прошлом году она, пожалуй, была слишком отзывчива. И ведь не собиралась решать чужие проблемы, но у Нацай откуда-то были сведения о приспешнике Руквуда. Ввязавшись в это опасное дело по глупости, мисс Онай даже самоотверженно бросилась под Круцио ради Элис, чего никогда бы ни сделала, испытай это заклятие на себе раньше.
— Натти, пойдем, — незнакомая гриффиндорка пытается вытянуть Онай за руку, — поболтаете потом, не видишь что-ли, с кем она? — многозначительным взглядом она указывает на Оминиса, который выглядит так, словно не только слеп, но еще и глух.
— Еще увидимся, — Нацай убегает со своей подругой, а Элис с облегчением выдыхает — даже дом потомков Слизерина видится ей желаннее, чем восьмичасовая поездка до Хогвартса в компании Онай.
Профессор Фиг настаивал на общении со сверстниками, полагая, что с их помощью Элис быстрее вольется в общество, а она не противилась — так она могла казаться «обычной». Теперь Фиг мертв, и притворство становится излишним.
— Смотрите, это же Мракс, — не успевает Элис отойти от внезапного визита Натти, стайка четверокурсниц толпится в дверях.
— Привет, Оминис!
Самая смелая старается завести разговор, на что Мракс, естественно, даже не поворачивается. Улыбка быстро гаснет на её лице, стоит Элис взглянуть в ту сторону.
— Закрой дверь, пожалуйста, — говорит Оминис, когда они, наконец, уходят.
— Разве это не против правил?
— Плевать.
Преимущества самой влиятельной семьи в Хогвартсе Элис чувствует мгновенно. Не нужно толпиться в коридорах, искать свободное купе и терпеть болтливых попутчиков. Она щелкает небольшим замочком и снова садится на свое место. Даже если кто-то из проводников и впрямь уличит их в нарушении правил, Элис уверена, им это сойдет с рук.
***
В Крипте пахнет пылью… и Оминисом. Смолистый лес без намека на солнце и ледяная вода. Его запах Элис узнает всюду, он остается в коридорах Хогвартса, если Мракс прошел там совсем недавно, стелется вокруг, пока он стоит рядом. У них не так много совместных занятий, и впервые за неделю учебы — весьма напряженную, надо признать — они находят время для тренировки.
— Расскажи мне о своих слабостях, — спрашивает Элис прямо: либо он начнет доверять ей сейчас, либо они попросту теряют время.
Тренировка навыков только первый шаг. Оминис ненавидит своего отца, но тот прав — его сын не готов встретиться лицом к лицу с врагом. Даже если враг — родные братья, даже если враг — всего лишь собственные страхи.
— Слабостях? — переспрашивает Оминис, прекрасно понимая, о чем речь, но, естественно, не желая сознаваться.
— Чтобы помочь, я должна знать о тебе больше.
— Что ты хочешь услышать? — сдается он после некоторых раздумий. — Что я слеп и не способен выполнить половину того, что могут самые посредственные волшебники? Что трансфигурация мне недоступна, а на зельеварении качественными получаются только помои?
— Но ты хорош в применении любых заклинаний на движение, — Элис вспоминает, как легко он может поднимать предметы, с силой отталкивать противников на дуэли.
— Не я, а моя волшебная палочка. Оливандер, кажется, и сам поражается, как смог создать столь уникальную вещь.
Элис уже слышала про то, как его палочка сама выбирает цель, направляет по коридорам и лестницам, что Оминис даже не спотыкается. Хотя сам он утверждает, что набил немало шишек, прежде чем научился достойно с ней управляться.
— Пусть так. Но она связана с тобой, — с помощью волшебства Элис устанавливает пустую бочку напротив. — Давай начнем с чего-нибудь попроще.
Они пробуют множество заклинаний, от простого к сложному. Как и ожидалось, Оминис прекрасно справляется с Депульсо и Флиппендо, но теряется на любых стихийных, и совсем плохо у него с защитными. Заклинания без слов ему пока не даются. После очередной незажженной от Инсендио жаровни, Оминис опускает руки.
— Хватит, мы тут два часа, а я все еще не понимаю, как мне это поможет. Моя слабость — слепота, и это не изменится, как бы мы ни старались.
— Первая твоя слабость: встретив закрытую дверь, ты не ищешь иного выхода, — пусть эти слова вобьются в него как гвозди, Элис порядком устала слушать, что он ни на что не годен.
— Ты… издеваешься? — едва не шипит Оминис, потому что это совсем не то, что он хочет услышать. Не то, что он привык слышать.
Правильная реакция. Гнев всегда помогал ей самой собраться, поэтому подбадривать Оминиса или, тем более, утешать она не будет. Пусть злится, на себя, в том числе, тогда это заставит его действовать.
— Если ты не можешь видеть, — она напирает еще больше, — значит, должен компенсировать чем-то другим. Определять качество зелий по запаху, зачаровывать мерные ложки, чтобы не переложить ингредиентов. Понимаю, ты не можешь представить огонь или лед, так представляй жар и холод, ощущения ведь при тебе еще остались.
— Но с бессловесными это…
— Хватит искать всякие «но». Я докажу тебе, — она закрывает глаза, оставаясь, как и Оминис, без зрительных ориентиров, и, даже не прицеливаясь, мысленно произносит заклинание.
«Инсендио». Жаровня под потолком вспыхивает. Творить магию без единого звука она научилась еще в прошлом году — голос заклинателя выдает местоположение, что невыгодно, когда ты на настоящей войне.
— Твоя очередь, — она тушит огонь так же легко, без слов, и уступает ему место.
Он выдыхает и вытягивает вперед палочку. Поток искр рассыпается в воздухе, опасно трещит, но так и не дает результата. Оминис искренне пытается, пробует снова, хмурит лоб и напрягает кисть руки.
— Еще раз.
— Элис, не надо, — голос Мракса тих, будто он устал сражаться с самим собой, — ты не понимаешь. Чтобы заклинания без слов срабатывали, нужно хорошо представлять результат. Нам это еще на четвертом курсе объясняли. И как мне зажечь жаровню, если я даже не знаю, что это?
Представить? Элис ведь и впрямь всегда мысленно «видела» заклинания. Потому волшебство текло сквозь нее, всегда подчинялось, без особых усилий. Это особенность её дара — древней магии, предназначенной для созидания. При должном умении с её помощью можно отстраивать города и возводить замки вроде Хогвартса. И даже если однажды Элис потеряет зрение, образы, формы и цвета навсегда останутся с ней. Но будь она слепой с рождения… дар никогда бы ей не достался, потому что нельзя создать то, чего никогда не видел.
И если Оминис прав… Она снова вытягивает руку, в этот раз не стараясь представить огонь или жаровню, лишь произносит заклинание в предполагаемую точку, и впервые за время в Хогвартсе волшебство не срабатывает.
— С транфигурацией у тебя тоже самое? — уточняет Элис и, дождавшись утвердительного ответа, понимает, что проблем в их обучении стало вполовину больше.
Непреодолимое препятствие и впрямь существует, а значит, слова, что она с такой уверенностью говорит Оминису — ложь. Это понимание придавливает ее гранитной плитой, наваливается безысходностью.
— Я же говорил, что безнадежен.
— Мы найдем способ, — упрямо повторяет Элис скорее для себя, чем для него.
Она уже перебирает возможные варианты, пытается зацепиться за любую возможность, хаотично меряя шагами Крипту. Изучить материал, поспрашивать профессоров, достать нужные книги…
— Элис, — Мракс мягко останавливает это передвижение, легко находит ее ладонь, переплетая тонкие пальцы со своими. — Ты вовсе не обязана мне помогать.
Запахи прохладного леса и звенящая тишина обнимают, заставляя беспокойные мысли замереть где-то внутри. Разве не Оминис говорил несколько дней назад, что не желает с ней общаться? И теперь он пытается… ее утешить? Что-то новое проскальзывает в этом смутном чувстве, когда он сжимает ее пальцы, в неясной радости, что, оставаясь таким недоступным, Оминис подпустил её так близко к себе.
Да, она не обязана ему. Ему, Мраксу, которых воспитывают так, будто им принадлежит весь мир. Единственному, кто не пытается ее использовать. Она и сама не знает, что попросить взамен. Но он держит ее за руку, смиренно принимая любой исход. А Элис не привыкла сдаваться.