кликнул ошеломленный Панчо.
— Может или не может, а только нам придется
все бросить и идти куда глаза глядят, — мрачно ответил
Пабло.
Панчо, стиснув зубы, уставился на него. Ослепленный
негодованием, он не заметил, что Хулия готова распла¬
каться.
— А что делает твой отец? — резко спросил он.
— Остался в селении, хлопочет о пересмотре дела...
Только, по-моему, зря это все, раз его не хотят слушать.
— Он должен заставить этих крючкотворов выслушать
себя! — в сердцах сказал Панчо.
Пабло махнул рукой и с грустью посмотрел на Хулию,
которая, чтобы не расплакаться, побежала к дому, взяв
письмо. Пабло проводил ее взглядом и направился к своей
лошади.
— Послушай, скажи отцу, чтобы он дал мне знать, если
я ему понадоблюсь, — на прощание крикнул Панчо и, не
дожидаясь ответа, принялся распрягать лошадей.
Он уважал Пабло, и его злило, что тот, как ему каза¬
лось, не пытается бороться с несправедливостью, которую
собирались учинить над его семьей. Ему вспомнилось, как
мировой судья, явившись на почтовую станцию в сопро¬
вождении солдата, предложил отцу очистить участок и как
они с Сеферино приготовились дать отпор этому насилию.
Как же мог сносить беззаконие сын дона Гумерсиндо? Вот
если бы в подобных обстоятельствах так вел себя Маноло,
это не удивило бы Панчо, потому что он уже давно не сом¬
невался в том, что сыну ферма не дорога.
— Его тянет только к книжкам, пропади они пропа¬
дом,— проворчал он.
Быть может, он потому и ценил Пабло, что считал
его совсем другим, видел его любовь к земле.
Панчо пустил лошадей на выгон и направился к дому.
С порога он услышал плач Элены и подумал, что Хулия
сообщила ей о несчастье дона Гумерсиндо и что этим и
вызваны ее слезы. Но, увидев в руках жены письмо, он
вздрогнул всем телом от страшного предчувствия. Без сом¬
нения, письмо было от свояка, который хлопотал в Буэнос-
Айресе о признании прав Панчо на владение фермой.
—— Что случилось?—хрипло спросил он.
-— Эстер умерла,— простонала Элена.
185
— А! — выдбхнул Панчо, почувствовав некоторое об¬
легчение.
— Бедный Эмилио! — сквозь слезы проговорила Эле¬
на.— Каково ему остаться одному с маленькой дочкой на
руках!
— С ним твоя мать,— заметил Панчо.— И, кроме то¬
го, он еще молод и может снова жениться.
Он всегда недолюбливал Эстер, и, видя рыдавшую
Элену, к которой присоединилась Хулия, чувствовал себя
неловко и не знал что сказать. Он посмотрел в окно и в
сумерках различил фигуру Сеферино, который, выйдя из
куХни, направился к лошади, взял поводья и вскочил в
седло. Но, прежде чем уехать, Сеферино, широко улыб¬
нувшись, крикнул Маноло, возвращавшемуся с поля:
— Ну, как, приятель?.. Понравилась тебе книжечка,
что я привез?
— Понравилась... Но в другой раз не затрудняйте себя.
— Ба, в первой же лавке, если увижу, куплю еще и
привезу, чтобы ты набирался ума-разума.
Панчо, позабыв о горе Элены, вышел, чтобы осадить
Сеферино, но тот уже скакал по дороге к селению. Панчо
с досадой отвернулся и свистнул сыну, Маноло медленно
и неохотно повернул к нему голову.
— Заправь фонарь и, когда стемнеет, поставь его на
краю полосы, — приказал он сухо. Потом добавил, глядя на
Маноло, поившего лошадей:—И запряги лошадь в плуг.
Он вошел в дом и, видя, что Элена все еще плачет,
раздраженно проворчал:
— Слезами горю не поможешь.
У него было неспокойно на сердце. Ну и денек выдался!
Сплошные неприятности. Сперва столкновение с сыном,
который, вместо того чтобы работать, читал книжонку,
потом известие о выселении дона Гумерсиндо и, наконец,
письмо Эмилио, так испугавшее его в первую минуту.
В дверях показалась Клотильда. Ее лицо преобразила
та счастливая улыбка, которую Панчо впервые увидел,
когда Клотильда уезжала с фермы дона Томаса на крупе
лошади Сеферино. Эта молодившая ее улыбка появлялась
всякий раз, когда Сеферино на часок-другой запирался
с ней в кухне. Обычно после этого она долго ходила в при¬
поднятом настроении, и в ней даже пробуждалась наивная
кокетливость, но теперь при виде плачущих Элены и
Хулии она сразу стала серьезной.
186
— Что случилось? —спросила она, испытующе посмот¬
рев сначала на Панчо, а потом на Элену.
— Тетя Эстер умерла,— сказала Хулия.
Тогда заплакала и Клотильда. Панчо, нахмурившись,
посмотрел в окно и в сгущавшейся темноте увидел огонек,
который быстро удалялся: это Маноло, выполняя его при¬
казание, нес фонарь на край пашни. Обернувшись, он ска¬
зал Клотильде:
— Принеси поесть... Мне пора пахать.
Та, перестав плакать, с изумлением переспросила:
— Пахать?.. Неужто в эту ночь вы будете пахать?
— А что?
Женщина выразительно кивнула в сторону Элены, ко¬
торая, вытирая слезы, прятала письмо в конверт.
— Надо покончить с пахотой, пока не начались дож¬
ди] — ответил Панчо.—Что случилось, того не изменишь,
а жизнь идет своим чередом!
Смерть Эстер, на его взгляд, была печальным собы¬
тием, но не заслоняла всего остального. Главным для него
оставалось поле, ожидавшее лемеха и семян. Для Эстер он
уже ничего не мог сделать, а для земли мог. Он должен
был как можно скорее снова приняться за работу, при
солнечном или лунном свете — все равно, только бы вы¬
играть время.
— Принеси поесть! — повторил он.
Клотильда вышла. Хулия, глотая слезы, стала накры¬
вать на стол. Панчо быстро поужинал, как всегда в таких
случаях один, и встал. Он торопился на поле — по его рас¬
четам, сын уже должен был приготовить плуг. Но, прежде
чем выйти, он посмотрел на Элену и, видя, как она уби¬
вается, подошел к ней и своей мозолистой рукой провел по
волосам жены, безмолвно выражая этим ласковым жестом
свое сочувствие. Быть может, он сказал бы, хотя и с обыч¬
ной неловкостью, слово утешения, если бы в эту минуту
не вошел Маноло, в присутствии которого Панчо всегда
становился замкнутым и суровым.
— Плуг готов? — отрывисто спросил он.
Маноло утвердительно кивнул, и Панчо вышел. Когда
он скрылся в темноте, юноша, посмотрев на заплаканную
мать и решив, что отец повинен в ее слезах, сумрачно
спросил:
— Что с тобой? Почему ты плачешь?
— Умерла твоя тетя.
187
— А! Я уж решил... — проговорил он, досадуя на са¬
мого себя за то, что плохо подумал об отце. Уйдя на кух¬
ню, он сел на скамью и, хмуро уставившись в угол, стал
ждать ужина.
Близился рассвет. Холодный отсвет луны играл на зер¬
кале лемеха, то появляясь, то исчезая, по мере того как
Плуг поднимал и отваливал пласты земли, образуя бороз¬
ду. Все ярче становился свет фонаря, к которому прибли¬
жался Панчо. Он не спускал с него глаз, чтобы не откло¬
няться от принятого направления. Панчо хорошо поработал
в эту ночь, хотя порой у него слипались глаза. Наконец,
в последний раз пройдя полосу, qH добрался до края паш¬
ни, взял фонарь и повернул к дому. Он выиграл целый
день, и чувство удовлетворения побеждало усталость, а
мирная тишина ночи вселяла в него спокойствие и бод*
рость духа. При виде спящего ранчо он с особой силой ощу¬
тил свою ответственность за семью, скотину, ферму — за
весь этот мир, который он создал и душой которого был.
Прежде чем пойти спать, он обошел двор и заглянул под