друг на друга.
— Скотина! — бросил Мануэль вне себя от ярости.
Элена в отчаянии попыталась вмешаться:
— Оставь его, Маноло, молчи... Панно, успокойся!
Ни тот ни другой не обратили на нее внимания, ослеп¬
ленные давно накипевшей злобой, которую уже не в силах
были сдержать.
— Молчи, не то я тебе морду разобью, — пригрозил
отец.
— Вы только и умеете, что приказывать! Какая бы
блажь не взбрела вам в голову, обязательно будь по-
вашему, а на других вам наплевать. Вы и маме испортили
жизнь — заставили ее бросить институт и похоронить
себя на ферме.
Задыхаясь от гнева, он сжал кулаки. Этот жест не
ускользнул от Панно. Смерив взглядом Маноло, он с из¬
девкой сказал:
— Перед кем ты петушишься, а?.. Ладно, коль тебе
охота попробовать силенки, я тебя уважу. Языком бол¬
тать ты мастер. Посмотрим, как ты орудуешь кулаками.
Засучивай рукава!
Мануэль остолбенел.
234
Элена в ужасе закричала:
— Ты с ума сошел, Панно!
Тот, не слушая ее, двинулся на сына, который не мог
прийти в себя от изумления.
— Защищайся! Сейчас я задам тебе такую трепку,
какой ты еще не нюхал.
Элена встала между ними. Панно грубо отшвырнул ее,
порвав на ней платье, и ударил Маноло кулаком в лицо.
Тот пошатнулся и попятился назад. Но, когда отец снова
бросился на него, он схватил его за руки и с угрозой
сказал:
— Поосторожнее, не забывайте, что я уже не ребенок.
Несмотря на свои годы, Панно был еще силен и ловок.
Он резким движением вырвал руку и опять замахнулся на
сына. Мануэль, потеряв самообладание, кинулся на него.
Ярко пылавшее пламя костра взметнулось еще выше,
и длинные тени деревьев и людей задрожали и заплясали,
налезая друг на друга, сталкиваясь и причудливо пере¬
плетаясь.
— Довольно! — в исступлении крикнула Элена. —
Прекратите это безобразие!
Растрепанная, в разорванном платье, она встала перед
ними, сильная и властная, какой они еще никогда не ви¬
дели ее. Отец и сын замерли.
— Разве вы дикие звери, чтобы перегрызать горло
друг другу?.. А обо мне вы забыли?
У Панчо мурашки пробежали по спине. Пылающую
гневом Элену нельзя было узнать.
— Раз Маноло не может жить под одним кровом с
тобой, он уйдет! — решительно сказала она.
Костер догорал — над тлеющими книгами уже не
взметались языки пламени. Силуэты Панчо и Маноло,
стоявших теперь неподвижно, расплывались в ночной тем¬
ноте. Птицы вернулись в свои гнезда. В напряженной ти¬
шине голос Элены звучал с необычной силой:
— Я никогда не говорила тебе, что была принесена
в жертву, — твердо сказала она, обращаясь к сыну. —
Если ты хочешь уехать, ты уедешь, хотя бы мне самой
пришлось заложить тебе тарантас. Но не смей оскорблять
отца.
Мануэль, ошеломленный этой отповедью, разжал ку¬
лаки и опустил голову. Потом направился к пристройке.
Панчо со смутным чувством вины посмотрел на жену. Он
235
впервые осознал, что ни он, ни Маноло никогда не счи¬
тались с тем, какую боль они причиняют Элене своей
распрей. Подобно Мануэлю, он опустил голову и молча
ушел. Элена перевела печальный взгляд с униженного и
озлобленного сына, который пошел к себе, на мужа, уда¬
лявшегося в противоположную сторону. Сколько мук и
страданий причинили ей эти два человека, которых она
так любила и которые так любили ее.
Полная луна освещала ферму. Вокруг царили мир и
покой. Ночную тишину нарушало лишь кваканье лягушек
и стрекотание цикад, да время от времени раздавалось
ржание или неторопливые шаги лошадей возле поилок.
Иногда то возле ранчо, то где-то вдали слышался лай
собак, которым новолуние не давало спать. На дворе не
было никого, но в кухне и комнате Мануэля горел свет:
одна только Клотильда легла спать. Панчо и Элена си¬
дели рядом на кухне — она чинила белье, он, держа на
коленях ящичек с табаком, скручивал сигареты. На столе,
освещенном керосиновой лампой, стояла тарелка, на слу¬
чай если Маноло придет ужинать. Элена порой отрыва¬
лась от шитья и задумчиво смотрела на тарелку. Панчо
всякий раз перехватывал ее взгляд, но делал вид, что
ничего не замечает. Через минуту она снова склоня¬
лась над шитьем, погружаясь в свои невеселые думы, а он
продолжал скручивать сигареты, чтобы как-то оправдать
затянувшееся молчание. И он и она прислушивались к
каждому звуку, доносившемуся снаружи. Однако шагов,
которых они ждали, не было слышно, и они, не решаясь
заговорить, продолжали сидеть на кухне, им было не до
сна. Вдруг Элена, то ли охваченная каким-то предчув¬
ствием, то ли просто не в силах усидеть на месте, отложи¬
ла работу и встала. Панчо недоумевающе посмотрел на
нее, потом спросил с необычной нежностью:
— Тебе что-нибудь надо?
— Нет, — ответила она и, чтобы объяснить, почему
ей потребовалось выйти, добавила: — Я, кажется, забыла
закрыть курятник. Пойду посмотрю.
Панчо, хотя и понял, что это только предлог, промол¬
чал, и Элена вышла.
Направляясь через двор к пристройке, где была ком¬
ната сына, она увидела заложенный тарантас. Почти тут
же Мануэль в своем лучшем платье с чемоданом в руке
236
вышел вместе с Пабло из флигелька. Элена все поняла —
предчувствие не обмануло ее.
— Маноло! — укоризненно крикнула она.
Застигнутый врасплох, Мануэль застыл на месте.
— Ты уезжаешь!.. Неужели ты способен так уехать?
Он не мог, да и не хотел отрицать того, что было
очевидно.
— Для всех нас будет лучше, если я уеду, — прогово¬
рил он. — Чего еще ждать... Все.
— Я не возражаю против того, чтобы ты покинул
ферму, раз ты этого хочешь, — сказала она. — Но не
уезжай, как враг, втихомолку, не простившись с отцом.
— Чего мне с ним говорить?.. — мрачно ответил Ма¬
ноло. — Опять схватимся, ты же знаешь.
Элена взяла его за руку и, потянув за собой, ласково
сказала:
— Разве это преступление, если сын думает иначе,
чем отец?
Мануэль не сдавался.
— Однако ты встала на его сторону, — напомнил он.
— Ты еще слишком молод, сынок, чтобы понять сво¬
его отца, как понимаю его я. Когда ты поживешь с мое,
хлебнешь горя, вырастишь детей и состаришься, ты со¬
гласишься со мной и перестанешь осуждать отца!
Глубокое волнение и нежность, прозвучавшие в ее го¬
лосе, сломили упорство Маноло, и он дал себя увести. Они
пересекли двор, подошли к дому, и Элена открыла дверь.
Панчо, увидев, что следом за женой входит сын, вскочил,
сжав кулаки. Элена объявила как ни в чем не бывало:
— Маноло уезжает и пришел попрощаться с тобой.
— Да?.. Ну, что ж, в добрый час. Он уже взрослый
и знает, что делает, — холодно произнес Панчо.
— Ну, ладно, прощайте, — так же холодно ответил
Маноло и, повернувшись,, направился к двери. Но его
остановил возмущенный возглас матери:
— Нет, так нельзя!.. Вы не должны расставаться вра¬
гами!
Отец и сын посмотрели на нее и почувствовали, какое
страдание они ей причинили. Суровое лицо Панчо мало-
помалу смягчилось, и, совладав с собой, он ласково улыб¬
нулся жене. Потом протянул руку Мануэлю и сказал уже
другим тоном:
— В добрый час, желаю удачи. Когда будет свобод¬
237
ное время, приезжай. Помни, что ты оставляешь здесь
мать.
— Спасибо. Я о ней никогда не забуду, — ответил