Он вскочил на стул и выбросил вперед правую руку:
— Да здравствуют бордельезы — эти алтари противоскучия! Хочу — и в мирре смрадной ясно видеть, и, лик узнав, что в ликах скрыт внезапным холодом обидеть нагих блудниц воскресший стыд!
Несвитаев не обижался на офицеров, знал, за ерничеством, за внешней бравадой, за гусарством — толковые, преданные подводному делу специалисты, неплохие товарищи и, главное, думающие люди. Вон Мантьев — усовершенствовал перископ Герца, Подгорный переделал минные аппараты системы Леснера, Сережа Кукель пишет учебник для электриков-подводников, даже беспечный Аквилонов прекрасно знает минное дело, а когда остается один, извлекает из пианино не канкан, но романсы Гурилева, Булахова, Донаурова. Ну а что касается вольности поведения, что ж, проблемы пола разрешаются нынче запросто — по Арцыбашеву и Вербицкой. К тому же, как говаривал отец Несвитаева, радости жизни природа отпускает молодости в кредит, за них в старости человек расплачивается болезнями — с процентами! Несвитаев не принимал участия в похождениях своих товарищей, может быть, потому, что занят был постоянно чем-то.
Но однажды, в воскресенье, наконец решил отправиться в город. Один.
— Алексис, помни, — напутствовал его на дорогу Аквилонов, — в Севастополе около двух тысяч торговых заведений, но единственное, где с нами всегда расплачиваются за наши деньги сполна — бордель. Приличных здесь из шести — два. У мадам Акуловой девочек зовут выспренне: Галла, Изотта, Мирра, Виша; у мадам Рекамье — на библейский лад: Суламифь, Юдифь, Вирсавия, Ависсага... Алеша! — кричал он уже вдогонку Несвитаеву. — Превыспренность — это для грубых пехотинцев, нас флотских, должно влечь божественное...
Не повезло Несвитаеву: стоял великий пост, город выглядел полусонным, редкие прохожие с постными лицами спешили по своим делам.
А зима уже прошла, небо сияло удивительно чистой южной синевой, ощутимо пригревало солнце. «Ну хоть с городом познакомлюсь», — решил поручик.
А город — красивый, чистый современный город из белого камня — и состоял-то (таким было первое впечатление Несвитаева) из трех главных улиц, окаймлявших подошву престижного городского холма, на котором, брезгливо поджав лапки, расположилось все белокостное, голубокррвное, элитное.
Инженер не без интереса, но довольно быстро, обошел треугольник улиц. Кинематографы — их было два — по случаю поста были, конечно, закрыты, сорванные афиши свидетельствовали, что тут недавно демонстрировался живой иллюзион «Поцелуй Мей Ирвин и Джона Раиса». Дворянское собрание приглашало всех желающих (до событий 1905 года могло ли быть такое — «всех»?) за полтинник посетить лекцию коллежского асессора Плищенко: «Женщина — с биологической точки зрения. С показом интересных туманных картинок».
Севастополь — город флотский, отцы города — военные, это ощущалось во всем: в строгой планировке построек, в чистоте и порядке на тротуарах, в полном отсутствии пьяных на улицах (Несвитаев просто не знал, что севастопольские забулдыги в те времена как огня боялись трех главных улиц, они квасили по периферийным питейным точкам, коих было в Севастополе более трехсот), во встречающихся чуть не на каждом шагу флотских чинах, в особой подтянутости городовых, в расклеенных на афишных тумбах циркулярах и распоряжениях Начальника гарнизона и Градоначальника. Один из них Несвитаев пробежал глазами: «...требую от нижних чинов, а также прочих лиц, следующих на подводах, мажарах и проч. громоздких повозках, равно как и от гражданских извозчиков, чтобы при езде по улицам города они в точности исполняли указания полиции относительно направления и скорости езды и чтобы они по Нахимовскому проспекту, Б. Морской и Екатерининской улицам всегда ездили шагом». Подписано Градоначальником, капитаном 1 ранга фон Мореншильдом.
— Почему у вас в городе военные всем командуют? — обратился Несвитаев к рядом стоящему городскому посыльному в красной шапке, который по складам вслух читал этот циркуляр.
— Потому как у нас всему голова их превосходительство адмирал Цивинский, Начальник гарнизона, а Городской голова — не голова, а шляпа, — очень бойко выдал тот, а у самого в шалых глазах черти хохочут.
«М-да, своеобразный город», — подумал поручик.
Но было все же в Севастополе такое, что имели далеко не все крупные города Российской империи. Трамвай. В самом Петербурге рельсовую конку влекла еще пока лошадиная упряжка, а здесь уже несколько лет как денежные сборы горожан, вложенные в Бельгийское акционерное общество, надежно запрессовали лошадиные силы в тугой электрический барабан, бойко толкавший по рельсам ажурные вагончики — от вокзала в гору и по кольцу трех главных улиц.