— Кто автор?
— Гиппиус, Зинаида, моя подруга по Петербургу, гениальная поэтесса, Сапфо.
И целует Алексея, целует...
— Кира, ты жрица Исиды! Нет, ты сама Исида! Кибела! Астарта! Афродита пеннорожденная! Скажи, ты все знаешь о любви? Все?
Исида-Кибела-Астарта жарко шепчет:
— А это кто?
— Иванов. Вячеслав. Мой петербургский чичисбей. Эстет. Гениальный рапсод. О, какие он творит гимны и пэаны!.. Ах, ну их всех, этих поэтов — с их мусическими дарами, изнеженными душонками и вялыми бицепсами! Ты, ты у меня теперь один — сильный, молодой, с крепким телом и неутолимым огнем в крови... Ну, иди же ко мне... ближе... ближе... Аликс... эрот... купидон... лада мой ненаглядный... кама... погибель моя!.. Ну!.. принеси мне... принеси... ах, какой ты сильный!.. ты пламя!.. принеси же мне карту черноморских минных полей... я заворожу, заговорю карту эту, я спасу, спасу тебя от мин!.. я вырву моего любимого из объятий ледяного Эреба!.. ну же...
Но тут все же «купидон» приходит в себя:
— Ничего не понимаю! Какие карты? Минные поля выставляются только во время военных действий. Сейчас нет никаких минных полей, я не могу на них подорваться, успокойся, пожалуйста!
— Минных полей нет, но карты... карты полей существуют.
— А, брось ты эти карты!
Он пытается ее обнять, она уклоняется.
— Черт побери! — взрывается он. — Я инженер! Ин-же-нер, понимаешь? И никаких дурацких мин не боюсь! Минами своими пускай фон Тилен забавляется, а я, — и снова пытается ее обнять.
Тилен бяка! — она уворачивается от его рук и капризно округляет губки. — Он лягушонок, холодный лягушонок и живет только своим маленьким расчетливым умом.
— Как?! — в голосе поручика обида, растерянность. — Ты, Кира, и Рааб-Тилена знаешь? Значит...
— Ничего вовсе не значит!
Она нервически смеется, и люнель, плеснувшись из серебряной стопки, оставляет на воздушном пеньюаре коричневую кляксу.
— Нет! — упрямо наклоняет он голову. — Скажи, зачем тебе понадобились карты?
— Три карты, три карты, три карты, — беспечно напевает она и протягивает к нему свои красивые руки.
Но поручик молчит, смотрит на нее пристально и сердито сопит.
— Вот, вот награда мне за все! — трагически восклицает тогда она. — О, я ведь знала, знала, что этим все должно кончиться! Жалкая романтичная мечтательница! Думала, можно заволшбить нашу приземленную, серую, подленькую, ничтожную жизнь... думала унестись с тобой — единственным, которого я полюбила, — в астральный эскуриал!
— Ну ладно, Кира, ладно, я просто хотел...
— Не-ет, поделом же мне — поправшей свою гордость, принесшей на святой алтарь любви свою честь и достоинство!
Кира Леопольдовна сидит бледная, поникшая, и — боже, что он наделал! — настоящая, с горошину величиной, капля чувствительной влаги выкатывается из ее прекрасных русалочьих глаз.
— Кира! Кирочка!.. милая, не надо... я просто хотел сказать... эти мины... не будем больше об этом!
Через полчаса, когда на порозовевших Кириных ланитах слезы отчаяния сменяются слезами чувственной радости, она, сложив губы колечком, жалобно говорит:
— Глупый, глупый мальчик, ты ничего не знаешь о Каббале, о книге «Зогар», о черной магии. Я же хотела, так хотела! — о, я умею это делать! — заговорить тебя от беды. Ах, как мне тебя, несмышленыша, жалко!.. но обещаю, никогда, слышишь, никогда больше не упоминать про эти карты... если ты сам этого не захочешь. Но ведь ты, говоришь, инженер. Что-то, кажется, изобретаешь. Расскажи мне лучше об этом, мне все так интересно... А не хочешь, не надо, расскажи тогда о своих матросах — что они говорят, о чем думают... когда снова, ха-ха-ха, бунт собираются устраивать?
— Ну уж тут ровно ничего интересного для такой женщины, как ты, нет. Хочешь, лучше прочту письмо моего отца?
— Письмо твоего родителя?.. х-м... Разумеется, разумеется, прочти. Все что с тобой, любимый, связано для меня священно.
Только, пожалуй, через месяц — и то при солнечном свете, без нее, на работе — потерявший голову поручик начал порой озадачиваться касательно своей пассии. Увы, ни на один из вопросов он не мог дать себе вразумительного ответа. А может быть, просто боялся быть честным с самим собой?