Nota bene, Алексей Николаевич, — это заканчивались последние минуты первого этапа жизни Николая Аверьяновича Перфильева.В свете газового фонаря я увидел, как на противоположной стороне улицы остановился экипаж с крытым кожаным верхом, а выскочивший стройный офицер бросился отворять заднюю дверцу. Когда в проеме дверцы появилось что-то грузное, солидное, я понял — именно сейчас должно произойти злодейство, что надо, наконец, что-то предпринимать, и, так и не решив — что, неожиданно для себя рявкнул что было сил: «Бросай оружие! Вы окружены! За мно-ой!» — и рванул напролом через кусты в сторону тех двоих. Темнота огрызнулась рыжим пламенем, в грудь горячо и сильно ударило, и все разом померкло....Когда я открыл глаза, увидел над собой молодого черноусого жандармского офицера. Тот улыбнулся: «Вот и отлично. Молодцом! Я же знал, что вы выдержите эту трудную операцию, Николай Аверьянович. Ротмистр Вылузгин, имею честь! Надеюсь, будем хорошими друзьями». А потом ротмистр поплел околесную про какого-то Петра Николаевича, называя того «ихсиятельством». И лишь на третий день до моего прояснившегося сознания дошло, что, рискуя собой, я спас жизнь всесильного Дурново, Директора департамента полиции, и, хотя злосчастному происшествию при этом сопутствовали некоторые пикантные обстоятельства, не позволяющие обнародовать подвиг героя, все же обо мне, Перфильеве, не забудут. И не забыли. Стал я вскоре помощником, а затем и начальником личной охраны П. Н. Дурново.