А может быть, все началось еще раньше — когда вечером он нечаянно подслушал на «Днестре» разговор двух матросов о себе и не донес об этом по инстанция, как положено?
И все-таки все началось вчера, утром. Когда на «Днестр» нагрянули жандармы и начался повальный обыск.
Алексей стоял в дверях своей каюты, и вдруг в конце коридора появился Назукин — голландка на животе у него оттопыривалась.
— Что это у тебя?
Матрос молчал, испытующе глядя на офицера. В этот момент в коридор вбежал жандармский ротмистр с каким-то гражданским типом. Они торопились явно за Назукиным.
— Заходи! — Несвитаив схватил матроса за руку и, захлопнув дверь, запер ее изнутри. В ту же секунду в дверь забарабанили:
— Откройте немедленно!
— Это еще зачем? — насмешливо отвечал Несвитаев, а сам глазами спрашивал у матроса: «Ну, что будем делать, паря?»
Назукин выхватил из-за пазухи бумажный сверток и растерянно оглядывался по сторонам.
— Отоприте немедленно, — рвался из-за двери голос, — предупреждаю, вы, поручик, будете со всей строгостью отвечать перед законом.
— Согласно уставу я разрешу обыскивать свою каюту лишь в присутствии командира соединения и обер-аудитора военно-морского суда. А сейчас я, пардон, примеряю штаны, которые мне перешил матрос Назукин и которые только что ко мне принес. Вопросы ко мне есть?
«Быстро, позови их! Бегом!» — скомандовал голос за дверью второму, безгласному.
Назукии тем временем выхватил из-под стола утюг, сорвал с брюк пояс и, прихватив поясом утюг к пакету, кинул все это в иллюминатор. Раздался сильный плеск. «Хорошо еще что бортом не к пирсу стоим», — подумать успел поручик.
— Что вы там выкинули в окно?! — взвился голос за дверью. — Я все слышал! Это улика против вас, поручик!
— Слушайте, вы! — весело крикнул Несвитаев (в минуты опасности на него почему-то накатывала веселость). — На судне нет окон! Есть иллюминаторы, в один из которых я сейчас выбросил бутылку из-под сан-рафаэля — мое любимое вино, между прочим!
— Алексей Николаевич, откройте! — это голос Клочковского.
Несвитаев открыл. Оттолкнув его вбежал ротмистр, кинулся к открытому иллюминатору.
— Господин капитан-лейтенант, — обратился он к Клочковскому, — делаю официальное заявление: ваш подчиненный офицер, вместе вот с этим матросом, выбросили сейчас в иллюминатор предмет, который мы разыскиваем. Категорически требую спустить за борт водолаза, на предмет поднятия со дна оного... Взять его! — крикнул он стоящим в дверях двум жандармам, указывая на Назукина. — А вы, господин поручик, тоже арестованы. Кстати, пустая бутылка, брошенная в воду, ни за что не утонет, — вежливо добавил он и улыбнулся.
— Я ее предварительно заполнил водой, — усмехнулся Алексей, — каждый соображающий человек так делает, флотские — тем более.
— Господин ротмистр, — пробасил Клочковский, — спуском водолаза за борт по инструкции должен руководить отрядный инженер-механик. А он арестован.
— Ничего страшного. Мы ему разрешим руководить спуском из-под ареста, ха-ха,- совсем уже обаятельно улыбнулся ротмистр от жандармерии, по фамилии Крапивнин.
И тут только все обратили внимание, что в конце коридора толпятся матросы. Конечно, они все прекрасно видели и слышали.
Под воду шел водолаз первой статьи Родионов. Ротмистр Крапивнин подробно рассказал ему, что именно следует искать на дне. Из иллюминатора спустили на грунт линь с балластиной — для ориентации водолаза.
Несвитаев проверил снаряжение Родионова и посмотрел ему в глаза. Тот глянул в ответ из-за стекла шлема иронически, криво усмехнулся. И Алексей понял, водолаз сейчас найдет и поднимет с грунта пакет. Да иначе и быть не могло: инженер довольно часто наказывал Родионова за лихачество, а два дня назад вкатил ему, великому бабнику, месяц без берега и собственными ушами слышал, как водолаз внизу, в кубрике, сыпал нецензурщину в его, Несвитаева, адрес и божился расквитаться с офицером при случае. Вот случай и представился...
Ровно через минуту Родионов дал сигнал на подъем. В руках у него была бутылка с красивой, протравленной на стекле надписью «San Rafaell». Его спускали еще три раза, и водолаз всякий раз возвращался с грунта точно с таким же трофеем. Несвитаев глянул на него после третьего подъема очень удивленно. Родионов в ответ подмигнул. Крапивнин нервически хрустел пальцами, матросы ухмылялись, а Клочковский заявил: