Данил Дмитриенко
Вспоминаем по команде — раз, два, три!
Память не автоматический счётчик. Она меньше всего беспристрастна.
История как область гуманитарного знания переживает на Западе глубокий кризис, и Россия, стремясь во всём подражать странам «первого мира», перенимает формы этого упадка. Отечественная академическая среда демонстрирует унизительное подобострастие перед западными коллегами и полную интеллектуальную несамостоятельность. Считается хорошим тоном презрительно относиться к собственной культурной и научной традиции и некритично и бессистемно перенимать чужие теории.
Поводом для разговора о патологическом состоянии умов западных и, как следствие, российских гуманитариев для меня послужит творчество Пьера Нора, которого у нас называют «признанным мэтром гуманитарных наук во Франции», «проводником ценностей разума в повседневном общественном быту», «властителем умов французской интеллигенции»[1] или просто «выдающимся французским историком»[2]. Его охотно издают и приглашают читать лекции в столичных вузах. В «первом мире» Нора также пользуется авторитетом (иначе как бы российские интеллектуалы догадались, что он «великий»?) Во Франции была издана его биография[3] (это при жизни!), наполненная всевозможными комплиментами. Собственно, издание его книги «Франция-память» в России было осуществлено Санкт-Петербургским университетом при поддержке Министерства иностранных дел Франции и Посольства Франции в России[4]. Как известно, сегодня академические репутации без денег не делаются: деньги необходимы для издания книг, для публикации статей, для заказа рецензий, короче, для раскрутки избранной личности (естественно, личность избирает тот, кто платит деньги). Если в шоу-бизнесе существуют «фабрики звёзд», то существуют они и в мире буржуазной науки. Именно деньги решают, кого завтра обыватели будут считать «великим».
И вот результат: Пьер Нора — заметная фигура в среде французских интеллектуалов, президент ассоциации «За свободу истории». В юности он провалил экзамены в колледж (французскую École normale supérieure), но впоследствии получил лиценциат, был стипендиатом при одном из отделений Французской академии наук, получил научную степень, с 1965 по 1977 преподавал в Институте политических исследований в Париже, а потом занял пост в одной из высших школ социальных наук, в общем, сделался влиятельной фигурой среди социологов и политологов Франции. При этом сам он скромно утверждает, что занимает место «на периферии» французской исторической науки.
Впрочем, разумеется, нас интересует не сам Нора, а то, какую тенденцию он выражает, какую позицию отстаивает в своих работах. Взглянем на то, что он пишет, что защищает в качестве преподавателя и чиновника.
Работа «Всемирное торжество памяти»[5], впервые опубликованная в журнале «Transit» (2002. № 22), как следует из заголовка, посвящена очень модной в гуманитарной среде теме памяти. В высших учебных заведениях и учреждениях культуры проводятся мероприятия, посвящённые теме «исторической памяти», издаются сборники статей, защищаются научные работы. Как правило, суть дискуссий на подобных мероприятиях сводится к защите той или иной концепции прошлого, которые их сторонники стремятся защитить от «мифологизации», занимаясь «демифологизацией», то бишь развенчивая и опровергая концепции прошлого своих оппонентов.
Память далеко не беспристрастна. Она избирательна и тенденциозна. Собственно, о политическом значении памяти писал ещё Герберт Маркузе, который утверждал, что память дестабилизирует «замкнутый универсум» вечного настоящего через «сознание его историчности». «Воспоминание о прошлом чревато опасными прозрениями, и поэтому утвердившееся общество, кажется, не без основания страшится подрывного содержания памяти», — писал он[6]. Таким образом, «память» становится ареной политической борьбы, в которой каждая из противодействующих сторон стремится представить свой образ прошлого: действующая власть старается при помощи своей версии истории оправдать и закрепить status quo, противники этой власти стремятся через анализ исторического процесса показать неизбежность перемен, вскрыть корни имеющихся в обществе противоречий.
Однако Пьер Нора и иже с ним утверждают, что общественное значение исторической памяти их мало интересует. Стремясь убедить окружающих в своей абсолютной политической неангажированности, они демонстративно концентрируются на памяти как таковой, памяти как феномене. Свою статью Нора начинает с утверждения: «Мы живем в эпоху всемирного торжества памяти». Что это означает? Автор не даёт никакого определения понятия «память», хотя читателю, бесспорно, было бы интересно выяснить, в эпоху всемирного торжества чего он живёт. Пьер Нора не любит давать чётких определений, это вообще не принято у «современных гуманитариев». Следование принципам науки считается моветоном в нынешнем «учёном» сообществе. Вместо этого Нора, как средневековый богослов, познающий сущность бога, апофатически определяет её через растождествление с другими понятиями, например, с историей: «Память помещает воспоминание в священное, история его оттуда изгоняет, делая его прозаическим… Память укоренена в конкретном, в пространстве, жесте, образе и объекте. История не прикреплена ни к чему, кроме временных протяженностей, эволюции и отношений вещей[7]». Понятно? Зато как красиво! Ничуть не более внятен другой исследователь памяти, продолжателем дела которого называют Нора, — Морис Хальбвакс, ведущий бесконечные высокохудожественные разговоры, больше напоминающие романы Пруста, чем научные труды. Не стоит надеяться отыскать у него определение памяти. Вместо определения объекта исследования он предпочитает заниматься описаниями. Например, в работе «Коллективная и историческая память»[8], он легко смешивает понятия «память» и «знание», называя последнее «коллективной памятью».
1
Сергиева О.В. Homo historicus (http://infoculture.rsl.ru/NIKLib/home/news/KVM_archive/articles/2011/02/2011-02_r_kvm-s9.pdf).
8
Хальбвакс М. Коллективная и историческая память (http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/ha2.html).