Я и подумать тогда не могла, что в моем знании было что-то «особенное», ведь такие предчувствия случались у меня постоянно, а потому казались мне совершенно обычными. Я не понимала, почему родители все время просили меня помалкивать о тех «воспоминаниях», которые еще не случились. Я не ведала разницы между действительным воспоминанием и предвидением или предчувствием. Вне зависимости от того, что и о ком я «вспоминала», слыша голоса в моей голове, реакция на мои слова всегда была одинаковой.
Однажды, когда сболтнула имя человека, с которым встречалась одна из подруг моей мамы, я даже была строго наказана и отправлена в свою комнату — посидеть в одиночестве и подумать над своим поведением. В моей голове постоянно звучало его имя: Пол, Пол, Пол, Пол. Я знала, что мамину подругу бросил возлюбленный, она очень грустила, а внутренний голос в моей голове постоянно произносил это имя, вот я взглянула на даму и произнесла машинально: «Не грустите, что ушел Пол... Он вернется — он провалился в туалет».
Без единого слова моя мать встала, отшлепала меня и отправила в детскую. Она была так рассержена, что даже потом отругала меня: «Никогда больше не открывай рот перед гостями». Только через двадцать пять лет я узнала, что мама наказала меня в тот раз потому, что подумала, будто я подслушала и повторила их с подругой телефонный разговор, состоявшийся за день до того. Тем более, как оказалось, Пол был водопроводчиком, плюс ко всему мамина подруга назвала его куском дерьма! Однако, после того как я отбыла свое наказание в своей комнате, мама все же поняла, что я не могла подслушать ее разговор с подругой, поскольку находилась в то время в детском саду.
Вот таким было мое раннее детство. Так начиналась моя жизнь. Передо мной не было никакого видимого барьера, а потому я не знала, какую линию мне надо пересечь. Иногда я просто могла видеть и ощущать мир по-другому, не так, как все, — с другой точки зрения, из другого времени.
Позже я поняла, что такие, как я, — не все и что не все испытывают то же самое, что испытываю я. Тогда я стала предпринимать попытки отказаться от своего дара, убежать от него.
История семьи как ночной кошмар
В три года меня начали мучить ночные кошмары. Они всегда были одинаковы и повторялись снова и снова. Мне снились: огонь, клубы дыма и серебристые дирижабли, сбрасывающие взрывчатку на опустошенный город; истощенный мужчина, горящий в огромной печи; изможденный человек, с рыданиями что-то соскабливающий с чьих-то зубов, разбросанных по столу. Я очень живо помню эти картины сна, потому что они сопровождались ужасным зловонием, подобного которому я никогда не встречала в обычной жизни, но предполагаю, что именно его называют запахом смерти.
Как выяснилось позднее, такие сны бывали у меня только в полнолуние. Это дает объяснение тому, почему в нашей семье так настороженно относились к влиянию Луны на меня.
Когда я просыпалась в слезах и в деталях рассказывала матери свой кошмар, у нее на лице всегда появлялось странное и испуганное выражение, природу которого я никак не могла понять. Как и то, почему она не пыталась успокоить меня, не хотела обнять или взять на руки. Казалось, будто мои сны пугали ее не меньше, чем меня, но я не представляла, как такое может быть.
Конечно, до пяти лет, в то время, когда по полнолуниям меня преследовали эти жуткие кошмары, я и понятия не имела о наследии Холокоста. Я не знала, что ужасы второй мировой войны имели такое непосредственное отношение к моим родителям: они оба были европейцами, сбежавшими в Канаду, чтобы оставить в прошлом тягостные картины того, что произошло на их глазах. Лишь позже я узнала, что, в то время как моя мама боролась с воспоминаниями о Холокосте, мои ночные кошмары были не просто снами, а картинами реальных событий, которые именно она перенесла в Берлине во время войны. И вполне вероятно, что именно мой дедушка, который был убит в концентрационном лагере в Дахау, и был тем самым мужчиной из моих снов, горящим в печи.
Все это было тайной моей матери, которой она не делилась со мной, пока я была крохой. Но эта тайна сама раскрывалась передо мной в виде моих ночных кошмаров, приходящих ко мне в полнолуние.
Серебристые шары и дирижабли, которые я видела в своих снах, на самом деле были цеппелинами и самолетами, сбрасывавшими бомбы на тот город, где жила моя мама, а зубы на столе принадлежали людям, погибшим в лагерях (стоматологическое золото использовалось для обмена, часто из него делали безделушки для жен эсэсовцев).