Если я что-то и поняла за последние несколько недель — это то, что нынешняя жизнь еще никогда так не была мне близка, как прежде.
Все, что мне осталось сделать — понять, кем я стала, обретя свободу.
Для этого мне нужно выяснить не только то, что произошло с Адамом вчера, но и получить ответы на все вопросы. То, как он меня вчера бросил было настолько унизительно, что голова готова взорваться от одной мысли об этом.
Кто он? Кто я? Что случилось со мной?
Я должна выяснить это до того, как нас что-то в очередной раз разлучит.
Я надеваю шорты для йоги и мешковатую футболку в поисках ответов и таблеток от головной боли из-за похмелья.
Я игнорирую валяющуюся на полу майку, которую вчера бросила, чтобы затащить Адама в постель.
Может быть, это было слишком рано.
А может, мысль о том, чтобы смотреть и трогать мой изуродованный шрамами живот его отвратила.
Эта мысль заставляет меня остановиться перед дверью. Я прислоняю голову к холодному дереву и делаю глубокий вдох. В этом все дело?
Мои шрамы отвращают его настолько, что он больше не хочет ко мне прикасаться?
Ноги трясутся от нервозности вперемешку с обезвоживанием. Я делаю еще один глубокий вдох и слышу голоса, доносящиеся из кухни.
Один голос точно Адама.
Второй — женский. Девушка?
Посмотрев на часы, я понимаю, что уже почти десять. Я не только проспала дольше обычного, но в моей квартире другая девушка, именно в ту ночь, когда я была отвергнута.
Медленно открываю дверь, стараясь не прервать беседу и не расстраиваться до того, как пойму, что там происходит.
Боже. Когда я успела превратиться в такую нервозную, эмоциональную девушку, которая помешана на мысли, что ее парень ей изменяет? Почему именно это — первое, что приходит мне на ум, когда дело доходит до Адама?
Я разочарованно выдыхаю, после чего смеюсь, из-за того, что девушка тоже разочарованно ворчит.
Так ворчать может только Келси.
Я спускаюсь вниз, не намереваясь подслушивать, но удивляясь, что она делает тут так рано в день, когда мы ничего не планировали вместе.
Ее мягкий и одновременно строгий голос заставляет меня замереть в коридоре. Я прислоняюсь спиной к стене и слышу четкие слова, верный знак того, что она зла, но старается не шуметь.
— Ты должен рассказать ей, — говорит она Адаму. — Все. Она заслужила это.
Адам печально выдыхает.
— Ты же знаешь, почему я не могу этого сделать, Келс. Доктор сказал, что любая новость может ее шокировать, затянув тем самым процесс восстановления.
— Он уже и так затянут. Она имеет право знать.
— Слишком рано.
Я слышу, как он злится на нее.
Хоть я и не могу его видеть, но готова поспорить, что его руки сжаты в кулаки или лежат на задней стороне шеи.
— Скажи ей, — ворчит она, — или это сделаю я.
— Не лезь не в свое дело, Келси. Мы сами разберемся.
Эти слова я воспринимаю как сигнал для моего выхода, потому что мне надоело слушать их разговор и не понимать о чем идет речь, так как в голове сразу рождается миллион мыслей и ни одна из них не хорошая.
— Скажешь мне что?
Я обхожу стол и, скрестив руки на груди, пристально смотрю на мою лучшую подругу и парня.
Они оба говорят, что любят меня, но очевидно скрывают от меня всю правду.
Их рты раскрываются от удивления, когда они поворачиваются ко мне.
Они оба молчат, пока я топчусь вокруг них, наливая себе кофе. Я делаю первый глоток и закрываю глаза, начиная уставать от установившегося молчания.
Игнорируя их, я залезаю в наш кухонный шкафчик и, найдя пузырек с болеутоляющими, принимаю две таблетки.
— Что такое? — срываюсь я, смотря то на одного, то на второго.
Они ничего не говорят, но Келси выглядит смущенной и опускает глаза в пол. Адам тоже не хочет или не может смотреть на меня. На его щеках виднеется слабый розовый оттенок, будто ему стыдно, что его застукали за чем-то, что он не должен был делать.
Возможно, он смущен тем, что оставил меня одну ночью голой и неудовлетворенной.
Неважно.
Я не собираюсь больше терпеть эту чушь. Не смотря на них, я ухожу из кухни.
Спустя двадцать минут я уже приняла душ и приготовилась для работы в Хука Джо, надев фирменную майку и короткую джинсовую юбку. Сегодня мне не нужно было работать, но я не хочу оставаться в квартире, задыхаясь от давления ситуации.
Спустившись на кухню, я обнаруживаю Адама за столом, пялящимся на свои руки. Келси ушла.
— Это не то, что ты подумала.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Он не поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.
Я издаю ворчливый звук и сжимаю ключи в руке. Металл давит на мою ладонь, но мне все равно.
— Ты не знаешь, что я подумала.
Он фыркает. Я закатываю глаза. Мы вернулись к прежнему стилю общения. Замечательно.
— Я не сплю с девушкой моего лучшего друга, по совместительству — твоей лучшей подругой.
Мои глаза округляются. Он действительно думает, что я настолько ему не доверяю?
— Это не то, Адам. Я не знаю, что и думать. Расскажи мне, о чем вы двое говорили.
Он качает головой, по-прежнему не смотря на меня.
— Я не могу тебе сказать.
Я свожу губы вместе.
— Точно. Конечно, нет. Не дай Бог, кто-то расскажет мне, что здесь на самом деле происходит. Мы всего-то говорим о моей жизни, ничего серьезного.
Он хлопает руками по столу. Его полная кружка пошатывается и кофе проливается через край.
— Ты хоть представляешь как мне тяжело? Я люблю тебя и готов за тебя умереть. Я видел, как ты почти умерла.
Адам делает глубокий вдох и проводит обеими руками по лицу, будто пытается стереть воспоминание.
Мое воспоминание... единственное, что я хочу знать.
— Я сидел с тобой, ждал и даже не был уверен, выкарабкаешься ли ты вообще. Я не отходил от тебя ни на минуту, пока твои родители поехали в круиз, а ты не помнишь ничего хорошего о наших отношениях. Ты сидишь напротив каждый день, проклиная меня за мои ошибки... — он останавливается и делает глубокий вдох. Я не могу пошевелиться, лишь сижу, замерев, в кресле с отвиснувшей челюстью.
— Хорошего было куда больше, чем плохого, Эймс.
Я подпрыгиваю от звука его кружки, упавшей в фарфоровую раковину. Удивительно еще, как она не разлетелась на миллион кусочков, учитывая силу его броска.
— Боже! Это просто отстой! Ты не думаешь, что я сама хочу почувствовать, как сильно ты меня любишь? Вспомнить, как сильно я люблю тебя?
— Знаешь, как сильно я напуган... каждый новый день, когда ты не вспоминаешь? Боже, Эймс, мы сняли эту квартиру, чтобы начать совместную жизнь... — он машет руками между нами, останавливаясь ради нового вздоха. — Наша совместная жизнь. Ты хотела этого не меньше меня, а теперь, просыпаясь каждый день, я боюсь сказать что-то не то, боюсь что ты внезапно соберешь вещи и уйдешь, боюсь, что ты никогда не вспомнишь, как я заставлял тебя улыбаться и смеяться. Не вспомнишь, как мы занимались здесь любовью в первый раз, еще до того как обзавелись мебель. Я так боюсь, что ты не вспомнишь ничего из этого! — его грудь вздымается вверх и вниз, натягивая его майку. На голове абсолютный беспорядок из-за того, что он без конца проводил руками по волосами.
— Я люблю тебя, Эми.
Его голос звучит тише, спокойней. Я не могу ему ничего ответить и вижу как ему больно от этого. У меня в голове лишь звучат его слова: «Я сидел с тобой, ждал и даже не был уверен, выкарабкаешься ли ты вообще».
— Я люблю тебя больше всего на свете еще с того дня, как притворился, что ты умнее меня на уроке статистики, чтобы был повод остаться с тобой наедине.
Наконец-то, я нахожу в себе силы заговорить.
— Что ты имел ввиду под «ты сидел со мной и ждал»?