Где он может быть в полночь?
Я опускаюсь на пол и прислоняю голову к стене рядом с его дверью. Мой адреналин, должно быть, исчез, потому что я внезапно чувствую себя опустошенной. Я прислоняюсь головой к стене и закрываю глаза, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться и понять, что делать дальше.
Я всегда могу снять себе номер. Могу подождать до завтра, чтобы увидеть его или вернуться позже, и посмотреть, вернулся ли он уже.
Мои глаза горят от слез, а коробочка с кольцом как будто обжигает в кармане. Я не понимаю, где он может быть ночью, накануне допроса, где впервые в жизни расскажет кому-нибудь историю о том, что произошло ночью, когда умерла его мама.
Внезапно я осознаю, где он может находиться.
Я беру сумку и бросаю ее через плечо. Уже так не нервничая, направляюсь в бар отеля. Сейчас я понимаю Адама лучше всех.
Вероятно, он находится в баре. Его локти наверняка лежат на барной стойке, и пальцами, скорее всего, срывает этикетку на пивной бутылке «Сэма Адама». Теперь я знаю, он так делает, когда нервничает или сердится.
Я улыбаюсь пока еду в лифте, и моя улыбка не исчезает, даже когда я снова выхожу из него. Я пытаюсь представить себе нахмуренную морщинку между глазами Адама, которая появляется, когда он думает о том, что должен сделать и что должен сказать.
С уверенностью, которая каким-то образом возникла в лифте, я прохожу через вестибюль и вхожу в бар расправив плечи. Здесь только пол-дюжины мужчин и женщин, которые решили посетить небольшой и темный бар, но у бара сидит только один человек.
Я почти смеюсь, когда вижу его на стуле в конце бара, с локтями лежащими на стойке, точно так же, как я себе представляла.
Я его знаю.
Медленно, я приближаюсь к нему и сажусь рядом. Он не смотрит на меня, пока не слышит, шум сумки, опускающейся на пол.
Адам смотрит на сумку, а затем на меня, прежде чем отвернуться на долю секунды. Затем его голова возвращается ко мне. Его глаза расширяются, и рот открывается от удивления.
— Привет, — говорю я, мягко, но уверенно.
В его глазах шок.
— Что? — он качает головой, как будто не может поверить, что я действительно здесь. Вероятно, Адам не может поверить, что я сделала это для него. — Ты в порядке? Что ты здесь делаешь?
Я глубоко вздыхаю.
Речь, которую я репетировала снова и снова в течение последних шести часов, сразу забывается, и я произношу:
— Ты позволил мне купить дерьмовую мебель, потому что мне всегда казалось, что я живу в музее.
Слеза бежит по моей щеке, но я не смахиваю ее. Я хочу, чтобы он увидел, насколько дорог для меня. Он хмурится в растерянности и тянется ко мне.
— Я не понимаю.
— Я знаю, — говорю ему и беру его за руку, лежащую на его колене. — Я знаю, — повторяю я уверенно. — Я знаю, что я отправилась на первое свидание с тобой, потому что ты выиграл наше пари и получил «А» по экзамену по статистике. Я знаю, что ты позволил мне плакать на твоем плече, когда я рассказала тебе все о моей маме и о том, что я никогда не буду достаточно хороша для нее. Знаю, что ты выгнал меня из своего дома в ночь, когда Тина запрыгнула на твои руки, и мы гуляли по кампусу в течение двух часов той ночью, потому что я не хотела возвращаться на вечеринку, а ты не хотел говорить мне «спокойной ночи». Я знаю, ты называешь меня Эймс, потому что это город, где выросла твоя мама.
Вытерев слезу я продолжаю:
— Я знаю, что ты купил мне камеру на Рождество, потому что знал, что это мое хобби, и ты хотел, чтобы я показала всем остальным свет, как ты сказал, который показала тебе... и вывела тебя из темноты. Я знаю, что мои родители не отпугнули тебя, даже когда нас выгнали из их дома во время обеда в честь Дня Благодарения, — я глубоко вздыхаю. — Я знаю, что единственная причина, по которой я была достаточно смелой, чтобы оставить работу, предложенную мне в старой фирме моего отца, состояла в том, что ты дал мне силы быть той, кем я хотела быть.
— Эми, — произносит он и наклоняется вперед, вытирая слезы с моих щек, а одна сторона его губ приподнимается в усмешке. — Что, черт возьми, ты здесь делаешь?
Я смеюсь сквозь слезы.
— Сегодня утром я отправилась на прогулку к скалам с Келси.
Его глаза расширяются.
— К скалам?
Кивнув я закрываю глаза.
— Я вспомнила. Грязевой поток. Все.
Я достаю с кармана светло-голубую коробочку. Он смотрит на мою руку, и самый долгий и шумный вздох вырывается из его груди. Я кладу коробочку на барную стойку и подталкиваю к нему, но он не прикасается к ней.