Вспоминая Владимира Высоцкого

Юрий Сенокосов «ПОДОБРАЛ КЛЮЧ К НАШИМ ДУШАМ»

В какой непрекращающейся, постоянной мучительной муке жил Высоцкий, знают все, кто хоть раз слышал или видел его. Но я думаю, не все сознавали и сознают, что это была наша общая продолжающаяся мука рождения, родовая боль, пронзающая всех нас. Кто-то должен был выкричать эту боль. Мы носили ее в себе все. Но выкричал и выпел ее Высоцкий.

Его песни — о нашем рождении. Крик о необходимости и неизбежности человеческого рождения. Не физического только, которому можно помочь, а духовного, второго рождения, где помощь невозможна, ибо здесь каждый рождается сам. Поэтому оно так мучительно и непосильно.

И еще будем долго
огни принимать за пожары мы.
Будет долго казаться зловещим
нам скрип сапогов.
Про войну будут детские игры
с названьями старыми.
И людей будем долго делить
на своих и врагов.

Хотя часто кажется, что зло и ложь очевидны и что источник, причина их, как правило, мы сами, мы редко реагируем на это, как подобало бы людям «второго рождения». И не только от сковывающего порой нас страха или равнодушия, но просто потому что стать и быть человеком, родиться им, даже при желании, действительно трудно. Гораздо легче продолжать чувствовать и воспринимать себя частицей общества, чем самим собой, и разделять общую судьбу, чем вершить собственную.

Ведь, в самом деле, мы знали, что живем в зле и неправде, но с неизменной надеждой, когда рассуждали об этом, продолжали повторять, что «мир не без добрых людей», что «не все люди злы».

Мы знали, что страдаем и живем скверно, но т е р п е л и, ибо привыкли думать, что «может быть еще хуже», что «хорошо там, где нас нет».

Мы знали, что несправедливость и ложь всегда активны и умеют защищаться, но когда сталкивались с этим непосредственно, то, теряя терпение и надежду, тут же впадали нередко в отчаяние и говорили: «Плетью обуха не перешибешь», «Чем хуже, тем лучше».

Подобными сентенциями успокаивали мы, как известно, себя в повседневной жизни, считая, что уже в этом проявляется наш нравственный выбор, наша нравственная позиция, уповая на то, что рано или поздно, а «жизнь всех рассудит» и все в результате образуется.

Поистине терпение, надежда и отчаяние, то есть наша неспособность отказаться (даже в момент пробуждения в нас личности) от чаяний и общих коллективных надежд и заблуждений, были, в сущности, единственно мыслимыми состояниями, во власти которых мы жили и которыми даже гордились.

Короче, в ситуации, когда большинство думало, что «страдание есть, а виновных нет, что… все течет и уравновешивается» (Достоевский), нами ценилась лишь одна философия — оправдания этого.

Высоцкий не разделял ее. И не оправдывал. Как человек и поэт он следовал в своей жизни иному принципу, иной философии: если я знаю, что я есть, то знаю и то, как я должен поступать.

Я не люблю себя, когда я трушу,
и не терплю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
тем более — когда в нее плюют.

Он знал это, показав и нам, что огромное, слепое человеческое горе даже в минуту отчаяния находит себе союзника в Слове и через Слово обретает способность светиться не только надеждой, но и сознанием достоинства.

Коллективное зло порождает мифологию коллективных упований. И, видимо, нужен был в том числе и Высоцкий,

чтобы напомнить, сказать нам об этом. Его хриплый — от земли и небес — голос, чтобы мы его услышали.

Меня опять ударило в озноб,
грохочет сердце, словно в бочке камень.
Во мне сидит мохнатый, злобный жлоб
с мозолистыми, цепкими руками…
Он не двойник и не «второе я».
Все объясненья выглядят дурацки.
Он — плоть и кровь моя, дурная кровь моя.
Такое не приснится и Стругацким.

Что это? Самобичевание?.. Самопожертвование?..

Но гениальный всплеск похож на бред.
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы все ставим каверзный ответ
и не находим нужного вопроса.
(«Мой Гамлет»).

«Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от духа есть дух» — гласит древняя мудрость.