Тоска – вот это слово. Я испытываю её почти постоянно. Особенно тяжело по ночам, днём легче, потому что днём голова и руки заняты добычей еды.
Мне удаётся найти много орехов, но я беру ровно столько, сколько помещается в завёрнутый подол футболки так, чтобы обе руки были свободны. В одной у меня заточенное для ловли рыбы копьё – мало ли, для чего ещё оно могло бы мне пригодиться в лесу, а в другой дубина. Я не случайно на неё набрела, а долго искала подходящую. С таким вооружением чувствую себя увереннее и свободнее.
Все остальные опавшие орехи, ещё не найденные ни людьми, ни животными, я закапываю под деревом. Вторую закладку делаю неподалёку от лагеря – с другой стороны ручья, в песке на пляже. Почему-то пляж всё же кажется мне самым безопасным местом, невзирая даже на ночное происшествие с Хромым.
Цыплёнок получает от меня десять орехов, но съедает только пять. Другие пять бережно заворачивает в край своей футболки. Я даже не спрашиваю, зачем, вернее, для кого.
Глава 14. Тайник
White Rabbit – Jefferson Airplane Surreal
Ей стало плохо не сразу. Прошло, может быть… минут тридцать-сорок. Вначале появилось красное пятно на плече.
– Что это?
В её глазах испуг, но паники ещё нет.
– Я не знаю, – говорю. – Может, ты оцарапалась где-нибудь?
– Нет! Я точно помню. Ну, то есть, я хочу сказать, с памятью у меня конечно, проблемы, как и у всех, но я не царапалась!
– Хорошо-хорошо! Всё пройдёт, не переживай.
Пятно краснеет на глазах.
– Пойдём к ручью… попьём, – предлагаю. – Можно попробовать сполоснуть водой это место, ну а вдруг поможет?
Что ещё я могу придумать?
У ручья она начинает нервно чесать живот, и я понимаю, что дело дрянь.
– Посиди здесь, я Умника найду.
Когда мы прибегаем к ручью – уже втроём с Умником и Рыжей – Цыплёнок едва способна понять наши вопросы – всё её тело покрыто алыми пятнами, практически на глазах превращающимися в малиновые.
– Это аллергическая реакция, – констатирует Рыжая. – И похоже, сильная.
Умник кладёт руку себе на лоб и выдаёт протяжное «У-у-у» – как будто хоронит уже кого-то, Рыжая отступает на полшага назад. Я припоминаю, что такое аллергическая реакция – это не должно быть заразно, но в режиме выживания лучше принять меры предосторожности.
Спустя ещё минут десять у Цыплёнка появляется отдышка, а через час мы видим первые судороги.
– Ей крышка. Без медицинских препаратов мы ничего не сделаем, – с прискорбием сообщает Рыжая.
В ней есть определённая доля чёрствости – это я уже успела понять, но сейчас ей так же тяжело быть свидетелем нелепой смерти, как и нам с Умником.
– Предположим, что мы – часть эксперимента, – рассуждаю вслух. – Пусть у него разные цели, но все они объединены словом «социальный». В таком случае, наша смерть не является целью, она может быть только побочным эффектом. Поместив нас в суровые условия выживания, они должны были позаботиться дать шанс тем, у кого есть смертельно опасные заболевания. То есть, если, к примеру, у человека астма или больное сердце – у него должны быть при себе лекарства, снимающие приступ. Это как… уравнять его шансы на выживание и борьбу за место в социуме с остальными.
– Если бы это было так, ещё пару часов назад над нами кружил бы вертолёт с командой спасателей.
– И весь эксперимент сорван? Двадцати людям стёрли память, представляешь объём работы?
– Это не хирургическое вмешательство – ни у кого нет шрамов на черепе.
– Даже если использовали гипноз, не думаю, что это так просто.
– И сьто? Про медикаменты? Продолжай! – напоминает мне Умник.
– Про медикаменты… у неё должно быть что-то с тобой. При себе.
– Может быть, – соглашается, наконец, Рыжая. – Обыщите её.
– Я? – вытягивает лицо Умник.
В общем, мне становится очевидным, что обыскивать подругу придётся самой.
В течение всего последнего часа Рыжая восседает, скрестив ноги, в двух метрах от нас – на всякий случай, чтобы не заразиться. Умник всё это время гладит больную по голове, по мягким цыплячьим волосам. А я стараюсь не спрашивать себя, в чём моя проблема? По крайней мере, не сейчас. Я заставляла себя хотя бы взять подругу за руку, но так и не смогла. Потом мне пришло в голову, что за все последние дни я ни к кому другому не прикасалась. Ни разу. Мне это неприятно.