Хорошо ли мне? Довольная ли я теперь, когда узнала о сбежавшей Цыпе? Где она? Что с ней? Что будет с ребёнком, если Цыпа не ест? Как долго он продержится? Успеет ли Альфа их найти?
Вот и выходит, что «Никто никому не должен» – полная чушь. Альфа должен. Потому что, отдавая своё внимание Цыпе, он посеял свои семена, и они взошли. Теперь за ростками нужно ухаживать.
– Единственный, кто за тебя впряжётся – это Леннон. Дурачок. Идеалист! Но его сил, конечно же, не хватит. А Альфа – невменяемый. Как тебе живётся, кстати, с человеком, который сошел с ума?
– Со мной он разговаривает.
Я не знаю, зачем сказала это. Наверное, желание не выглядеть ведьмой в её глазах превысило здравомыслие и осторожность.
– Да-а-а?! Это очень интересно… Это прямо…
От того, как Рэйчел растягивает рот в улыбке, мне становится жутко. Она молчит некоторое время, такое долгое, что мои страхи приобретают неукротимый характер. Может быть, все дело в перенесённой болезни, в галлюцинациях, в моём, возможно, повреждённом инфекцией мозгу, но от страха у меня трясутся руки. Я уже не уверена, разговаривал с ли он со мной? Может, мы оба сумасшедшие? Может, мои галлюцинации, или фантазии, или сны, или воспоминания, будь они прокляты, не прекратились?
– Хорошо. Это очень хорошо! – с выдохом заключает Рэйчел. – Бог вам в помощь.
Она резко поднимается, чтобы уйти, даже делает несколько шагов в направлении деревни, потом вдруг резко останавливается, оборачивается, и наставляет напоследок:
– Не отходи от него ни на шаг. Если он идёт на охоту – ты с ним. Знаю, что тяжело, но выбора у тебя нет. Оставаться одной в его долгое отсутствие слишком рискованно. Леннон раз пять пытался с ним поговорить – всё без толку. Сегодня утром я тоже к нему подходила. И знаешь, что?
– Что?
– Он зашипел на меня, как дикий бешеный кот!
Уходя, она хохочет, не очень громко, правда, но её смех не злой, и мне становится немножко легче.
Глава 2. Точки над «i»
Beach House – Take Care
Ноги не хотят идти. На мой рай вылили цунами отрезвляющей правды, и все краски – и яркие, и пастельные тона – безвозвратно смыло. Осталась только серая реальность, которую я упорно не желаю величать адом. Не клеятся в моём сознании «ад» и парень с шоколадными глазами. «Альфа» – не его имя. Не его.
Из его хижины валит дым: он уже вернулся – сегодня неожиданно рано, а я впервые не рада. Я бы взяла «тайм-аут» – несколько часов его отсутствия на обдумывание его же решений.
Забавно, но раньше мне всегда приходилось расчленять только собственные промахи, а теперь вот его выходят на первый план. И что самое странное и… страшное, его поступки намного больнее.
Не правильно это, болезненно не верно, если Цыпа, как бы неприятна она мне ни была, осталась без его поддержки. Он участвовал в том, что сделало её беременной, а значит, самой уязвимой из всех. Без него ей не выжить, ясно же. На её месте я бы изо всех сил постаралась, но будем честными – шансы невелики.
И есть ещё кое-что. Как же можно оставаться таким безразличным к младенцу? Ладно я – все, включая меня саму, уже поняли, что со мной что-то не так, и я не вписываюсь в стандарт эмоциональных реакций на общие для всех события, но, если всё это отбросить, он ведь, получается… отец.
Мне кажется, у него это не обязанность, а потребность должна быть заботиться и защищать их обоих. Разве нет? Тогда чем же он сейчас занят?
В котелке варится птица – сегодня только одна – вот, почему он вернулся раньше.
Он не смотрит на меня, когда я вхожу, и, хотя я ему за это благодарна, меня одновременно забавляет и пугает то, как безошибочно он чувствует моё настроение. Как, впрочем, и я его. Он улыбается мне, когда я хочу ему улыбаться. Он тянется поцеловать, когда я думаю о том, какие красивые у него губы. Он не отрывает взгляд всякий раз, когда у меня вдруг возникает это странное головокружение и чувство, будто я проваливаюсь в другое измерение.
В тот самый первый день трезвости и сознания после болезни и началась моя сказка. Местами она была стыдной, неловкой, непонятной, но всегда до умопомрачения уютной, потому что обо мне никогда ещё так не заботились.
Первым делом он поменял мой спальник на сухой и помог переодеться в сухую одежду. Пока я боролась с напором стыда и смущения, он вынимал мои руки из рукавов так, будто делал это тысячи раз до этого. Моя нагота для него – уже вещь привычная, похоже. Я прикрывала грудь руками и ещё сильнее краснела, понимая, как это глупо: в течение пяти дней моего полусознания никто не прикрывал мне грудь.