– Сара? – Кэсси осторожно касается моей руки. – Все нормально?
– Да, – противным скрипучим голосом откликаюсь я.
Краун кивает. Она немногословна – качество, которое я научилась ценить в людях. Я почти уверена, что сама в прошлом была той еще болтушкой и вообще любила, чтобы последнее слово оставалось за мной. Теперь хвастать мне особо нечем. Главной стала Джоанна, а я ушла в себя, как осевшее суфле. К тому же слишком обильный поток информации раздражает мой поврежденный мозг. Я сторонюсь говорунов – их трескотня для меня как соль на рану. Мне куда спокойней в кровати, где я слышу только ритмичное биение собственного сердца и неясный гул проезжающих вдали грузовиков. Наш новый врач, доктор Монкс, посчитал такую реакцию на шум – мизофонию – еще одним симптомом социофобии и увеличил мне дозу антидепрессантов, а также поставил в очередь на курс когнитивно-поведенческой психотерапии. Я обещала, что на этот раз пойду.
Джоанна проявила куда меньше терпимости. По ее мнению, моя мизофония слишком избирательна. «Мир не вращается вокруг тебя!» – шипела она, когда я в слезах сбежала со школьного праздника посреди длинной и путаной речи завуча, посвященной переоборудованию столовой. Уладить дело помогла коробка конфет – Джоанна всегда умела справляться с моими выходками. Как я буду без нее? Наверное, и из дома-то выйти не смогу. Посмотрев на здание полиции, я думаю, что тюрьма будет не худшим вариантом. Главное, пусть меня поместят в одиночку. А то еще попаду в камеру с говорливой соседкой…
Краун выходит из машины и открывает мне дверцу. Я выбираюсь наружу, кряхтя как старуха, хватая парацетамол от боли и диазепам от шока. Кивком благодарю женщину, и она кивает в ответ. Да, определенно мой человек.
А вот моя нянька любит поболтать. Мы опять в мятно-зеленой комнате, мне предлагают чай с молоком и шоколадный батончик в качестве завтрака. Есть не хочется, просто прихлебываю из кружки. Мне сказали, что я могу уйти, когда только захочу, но я не знаю, куда идти и что делать. Где сейчас Джоанна? Не могу вынести мысли, что она лежит совсем одна… Может быть, Джеймс уже там, с ней? Он хотя бы знает?
Дверь открывается, входит миниатюрная женщина в безукоризненно сидящем синем брючном костюме. Темные волосы, большие черные глаза, пропорции рослого ребенка… Детектив-сержант Нур, понимаю я. Она обегает взглядом комнату, кивает нам с Кэсси и опять выходит. Я вопросительно смотрю на свою опекуншу.
– Видимо, мы ждем адвоката, – поясняет та.
Я обдумываю услышанное. Похоже, они всерьез считают, что это сделала я, раз хотят, чтобы здесь непременно присутствовал мой помятый защитник. Что ж, подождем. Я обвожу пальцем выщербленный край столешницы, думая обо всех тех, кто сидел здесь до меня. Атмосфера страдания висит в воздухе, словно ядовитый газ, – я буквально чувствую его кожей. Закрыв глаза, я стараюсь сосредоточиться на дыхании и успокоиться. Паниковать нельзя, сейчас нужно быть собранной и осторожной в ответах. Меня и так подозревают в самом худшем.
Дверь снова открывается, на этот раз впустив двоих: невысокую женщину – видимо, это опять Нур – и мужчину в темном костюме с синим галстуком, чисто выбритого, распространяющего резкий химический аромат геля для душа и лосьона.
– Итак… – произносит Нур.
Начинается необходимое вступление. Она называет всех присутствующих – мужчина оказывается Карлом Снеллом, адвокатом. Услышав свое имя, он поднимает голову и коротко кивает.
– Хорошо, что вы не спите сидя, в отличие от вашего вчерашнего коллеги, – шучу я.
Кэсси рядом со мной как-то странно дергается, в воздухе повисает тишина.
– Это был я же – после шестнадцати часов работы, – ровным голосом отвечает адвокат.
Я бормочу извинения, злясь на себя из-за глупой ошибки.
– Ничего страшного, – говорит он, опуская взгляд к своим записям.
Нур смотрит на меня изучающе, словно лаборант на подопытного кролика.
– Давайте продолжим, – предлагает она, – раз все наконец в сборе.
Снелл хмурит брови – шпилька явно в его адрес.
– Итак, Сара, мы остановились на декабрьском происшествии в вашем доме, когда туда вызвали моих коллег по поводу инцидента с семейным насилием.
– Это было просто недоразумение. Правда.
– Ваша сестра сказала полицейским, что вы на нее напали.
– А потом признала, что в вызове не было необходимости. Она просто разозлилась на меня и решила проучить. Припугнуть немного.
– Из-за чего она прибегла к таким мерам?
Я вздыхаю. Со стороны, конечно, история выглядит неприглядно.
– Со мной, наверное, бывает… тяжело. После аварии я страдаю переменами настроения, у меня случаются депрессии и тревожные состояния. Сейчас мне гораздо лучше, но переносить это все равно нелегко. Я уже никогда не стану прежней… – От жалости к самой себе на глаза наворачиваются слезы. – Очень тяжело принять то, во что превратилась моя жизнь, и порой, наверное, горечь вымещается на близких, любимых людях.