— Бенджамин, — рявкает отец.
Бенни замирает. Отцу больше ничего не нужно говорить. Строгий взгляд и лёгкое поднятие руки для взбучки — это всё, что нужно Бенни, чтобы послушно вернуться к отцу.
— Ты слишком взрослый для такого поведения, — бормочет отец себе под нос. — Это неприлично.
Бенни кивает.
— Да, отец.
— Всё в порядке, сынок. Просто не позволяй себе такое снова.
Но Бенни не выглядит успокоенным. Отец никогда не спускает проступки так легко.
Мама берёт меня за руку.
— Пойдём, дорогая. Давай посмотрим, сможем ли мы найти твоего возлюбленного.
Я расправляю плечи и натягиваю на лицо маску, которую мама учила меня носить всю мою жизнь. Мне не нужно зеркало, чтобы знать, что морщины, пересекающие мой лоб, исчезают или что мои губы растягиваются в хорошо отработанной улыбке, которую никто не смог бы распознать как фальшивую, — не тогда, когда я могу наблюдать, как моя мать проходит через то же самое превращение, её мимолетное беспокойство о Бенни исчезает, как будто его никогда и не было.
Мама ждёт, пока папа и Бенни возьмут инициативу в свои руки, а затем мы следуем за ними вверх по ступенькам к богато украшенным деревянным дверям «Гранд Отеля Уинслоу».
ГЛАВА 2
НЕЛЛ
Июнь 2019.
Я, ПРИЩУРИВШИСЬ, смотрю на отель сквозь лобовое стекло, пока папа ведёт наш потрёпанный фургон «Королла» 94-го года по извилистой гравийной дорожке мимо лабиринта кипарисов, тропических розовых цветов и женщин одетых в «Гуччи» с сумочками-клатчами.
— Что ты об этом думаешь? — спрашивает папа, загоняя машину под навес перед входом.
Я удивлённо выгибаю брови.
— Ты уверен, что мы не должны использовать вход для прислуги или что-то в этом роде?
Он смеётся.
— Не очень скромно, да?
— Это прям замок, — говорю я, мой голос мягок как шепот, когда я всё это воспринимаю.
В отличие от квадратных, шаблонных отелей, в которых папа работал всю свою жизнь, в «Гранд Отеле Уинслоу» нет двух одинаковых секций. Создаётся впечатление, будто кто-то склеил сотню викторианских домов вместе, обшив их одним и тем же белым деревянным сайдингом и покрыв сверху одной и той же патиново-зелёной крышей, чтобы скрыть все швы.
Визжат тормоза, и машина резко останавливается. Мы оба летим вперёд, наши потёртые, испачканные кофе ремни безопасности щёлкают на груди.
Я бросаю взгляд на папу.
— Нервничаешь?
Он улыбается через лобовое стекло семейству блондинов, пялящихся на нашу машину и быстро тараторящих друг с другом по-французски. Позади нас чёрный «Астон Мартин» держит дистанцию.
— Нет, — говорит он.
— Папа.
Я бросаю на него многозначительный взгляд.
— Машина всё ещё на ходу. Ты только что нажал на аварийный тормоз.
Он хмурится, глядя на рычаг переключения передач.
— Я?
Я заставляю себя улыбнуться.
— Не волнуйся. Ты будешь великолепен.
— Спасибо, Нелли Би. Просто… это высшая лига, понимаешь?
— Понимаю.
Мы не упоминаем о болях в груди, которые были у папы прошлой осенью — приступ паники, из-за которого он попал в отделение неотложной помощи, думая, что у него отказало сердце, — хотя это был самый страшный момент в моей жизни, и я до сих пор помню молитву, которая постоянно крутилась у меня в голове, пока мой учитель балета возил меня в больницу после занятий:
Не его тоже… Не его тоже… Пожалуйста, Боже, только не его тоже.
Дежурный врач сказал папе, что он загоняет себя в раннюю могилу и ему нужно начать относиться к жизни немного спокойнее. Папа некоторое время следовал совету. Он приезжал домой на семейные вечера кино и Тако по вторникам. В этом году он даже пришёл на мой весенний концерт, хотя это было в субботу, а он терпеть не мог оставлять помощника менеджера за главного на выходные. И это было в жалком домике с тридцатью двумя спальнями в Скалистых горах Колорадо, примерно в шестнадцатую часть размера «Гранд Отеля». Не говоря уже о том, что это был скорее причудливый маленький городок в стиле семейного клуба. Отнюдь не роскошный морской курорт с безупречной репутацией.