Я не уверена, что думал папа. Может быть, это была стадия горя — что-то, что пройдёт, если он проигнорирует это. Но после трёх месяцев без каких-либо изменений он обратился к доктору Роби. На моём первом сеансе врач сказал мне, что галлюцинации были возможным побочным эффектом для детей, которые недавно пережили эмоциональную травму.
Побочный эффект. Симптом. Ничего такого, что нельзя было бы вылечить с помощью терапии два раза в неделю.
Какое-то время я боролась с доктором Роби, потому что признать, он был прав, и мама была всего лишь плодом моего воображения, было всё равно, что потерять её снова. Только когда я заметила, что поступаю также с папой — добавив груз печали, который давил на его плечи, пока он не стал похож на сломанную вешалку для одежды, заполучив иссиня-чёрные воронки вокруг его налитых кровью глаз, седые пряди в его волосах, которых не было несколько месяцев назад, — я согласилась с рекомендованным доктором Роби планом лечения.
Это произошло не сразу, но чем больше я виделась с доктором Роби, тем меньше мама приходила, и я знала, что он оказался прав. Она была ненастоящей.
Она никогда не была настоящей.
Как только прошёл год, в течение которого я не видела её, мы перешли к сеансам раз в неделю, а затем, в конце концов, раз в месяц. Вот почему, когда я узнала, что папа согласился на эту работу, и доктор Роби предложил помочь мне найти другого терапевта в городе, я сказала ему, что мне это не нужно. Я не видела маму больше трёх лет, и хотя я знала, что это было только из-за лечения доктора Роби, тихий, вызывающий голос внутри меня хотел доказать, что я никогда в нём не нуждалась. Что мне было бы хорошо самой по себе тогда и что я, конечно же, буду в норме сама по себе сейчас.
Но сейчас я уже не так уверена в этом.
Может быть, София впрямь показывала нам этот бельевой шкаф во время экскурсии, и я просто не помню — в течение нескольких недель после смерти мамы в моей памяти было много пробелов, так что не похоже, что эти маленькие «провалы в памяти» не случались раньше. И, может быть, я действительно открыла сама те ящики в ванной и заперла дверь, а может быть, у меня просто галлюцинации по поводу этой песни.
Я не хочу верить, что мой мозг всё ещё столь расстроен из-за мамы, но единственное другое объяснение, которое приходит мне в голову (кроме призраков, что слишком нелепо для понимания), это то, что всё это связано со стрессом — из-за переезда, из-за попыток оставаться в форме для прослушивания, от попыток найти деньги на обучение на случай, если они выберут кого-то другого на стипендию. И если это связано со стрессом, то я могу это контролировать. Если это связано со стрессом, то это временно. А это значит, что беспокоиться не о чем, и абсолютно нет причин звонить доктору Роби.
София заходит в кладовку после обеда и приглашает нас с папой на костёр в отеле сегодня вечером.
— В основном это мероприятие для гостей, — объясняет она, — но мы с Максом стараемся несколько раз в течение года посетить его, к тому же я не смогу придумать более идеального способа поприветствовать тебя и твоего отца в «Гранде».
— Спасибо, — говорю я. — Я узнаю, что он думает.
— Ты должна прийти, — говорит мне Макс после ухода Софии. — Мама вовек от меня не отстанет, если я не смогу убедить тебя. Последние три дня я только и слышал о том, как мы должны сделать так, чтобы ты и твой отец почувствовали себя желанными гостями.
Я хмурюсь.
— Она много говорит о нас?
Он пожимает плечами.
— Ну, не то, чтобы это единственное о чём она говорит, но да, она постоянно спрашивает, как у тебя дела, и продолжает упоминать, как она впечатлена всеми идеями, которые твой отец придумывает для новых мероприятий для гостей. Честно говоря, думаю, что он ей вроде как нравится.
Мой желудок скручивает.
— Серьёзно?
— Да, — говорит Макс, шевеля бровями. — Такими темпами через год мы можем стать братом и сестрой.
Я сижу там, ошеломленная, слишком поздно понимая, что он подразумевал это как шутку. Я пытаюсь прийти в себя, смеясь, но выходит натянуто, и время совсем не подходит.
Оказывается, папа полностью за костер — в этом нет ничего удивительного, — поэтому, как только мы с Максом заканчиваем нашу дневную работу, я поднимаюсь наверх, чтобы переодеться. Я подумываю о том, чтобы принять душ, но даже при том, что я знаю, что всей сцены с ящиками и моим именем, написанном на зеркале, на самом деле не было, я не совсем готова столкнуться с этим снова. Вместо этого я собираю волосы в низкий беспорядочный пучок и переодеваюсь в капри и блузку без рукавов. Я подумываю о том, чтобы накраситься, но вряд ли найдётся кто-то, на кого я хотела бы произвести впечатление на этом мероприятии.