Его аромат — сандалового дерева, цветов лимона и чистого белья — окутывает меня, и моё сердце бешено колотится в груди, а тело ощущается таким тяжёлым, что кажется, будто оно падает к центру Земли.
Но мои лёгкие снова наполняются воздухом, и я больше не тону.
ГЛАВА 33
ЛИЯ
ПРАЗДНИЧНЫЙ УЖИН В ЧЕСТЬ ЧЕТВЕРТОГО ИЮЛЯ сопровождается фейерверком и симфоническим концертом на лужайке перед домом. Я симулирую очередную головную боль и убеждаю маму, что мне нужно прилечь, чтобы быть полезной на сегодняшнем балу. Ей это не нравится, но двое мужчин, которые обычно интересовались бы моим местонахождением — мой отец и Лон — слишком заняты лестью бизнес-магнатам и другим важным деятелям промышленности, чтобы заметить моё отсутствие, поэтому она соглашается.
Я встречаюсь с Алеком в холле пятого этажа у бельевого шкафа, как и планировалось. Он приветствует меня распростёртыми объятиями, кружа по широкому кругу.
Я бью его в грудь.
— Отпусти меня. Кто-нибудь увидит.
— Все снаружи, — говорит он.
Моё сердце учащённо бьётся, когда он рукой берёт меня за подбородок, запрокидывая мою голову. Сначала он целует меня нежно, но из глубин моего горла вырывается стон, и я вцепляюсь в его спину, желая большего. Он прижимает меня к стене, придавливая своим длинным, поджарым телом, его мышцы под одеждой твёрдые, как гранит. Его губы пожирают мои, пока мы не становимся одним дыханием, душой и существом.
Алек прерывает поцелуй. Он задыхается, и каждый вдох дрожит от желания. Он прислоняется своим лбом к моему и закрывает глаза.
— Ты хоть понимаешь, что ты делаешь со мной, Аурелия Сарджент?
— Если это хотя бы половина того, что ты делаешь со мной, то ты, должно быть, сходишь с ума.
— Я потерял разум и сердце из-за тебя, Лия, — он открывает глаза. — Ты околдовала меня.
Я улыбаюсь.
— Давай. Твоя мама ждёт нас.
* * *
Мать Алека делит комнату с другой прачкой, но её соседка по комнате на улице, наслаждается музыкой и фейерверками. Комната уютная, с двумя кроватями, двумя комодами и двумя умывальниками. В центре комнаты стоит небольшой круглый стол, окруженный четырьмя хилыми стульями. На столе стоит чайник с чаем и тарелка с булочками, которые я узнаю по вчерашнему завтраку в столовой.
Мать Алека, Оря, маленькая бледная женщина со светлыми волосами и глазами цвета соли, осматривает меня, пока Алек представляет нас. Слишком поздно я осознаю жжение вокруг губ и носа, где щетина Алека поцарапала меня, и я могу только молиться, чтобы освещение было слишком тусклым, чтобы она заметила.
— Итак, — говорит Оря через мгновение. — Ты та девушка, которая сделала моего сына таким счастливым в последние недели.
Хотя она прожила в Соединенных Штатах почти двадцать лет, её русский акцент сильно сквозит в каждом слове. Алек сказал мне, что его отец быстро адаптировался к американской жизни, потеряв большую часть своего акцента, прежде чем Алек стал достаточно взрослым, чтобы заметить перемены, но его мать отказалась отказываться даже от капельки своего наследия. Она держалась за свой акцент так, словно он был из золота. Она также до сих пор отмечает русские праздники и хранит в кармане фартука маленький крестик Русской православной церкви.
— Разве твоя мать не хотела переезжать в Америку? — спросила я Алека однажды, когда мы лежали, растянувшись на пляже Палаточного города.
— Это было сложно, — ответил он. — Она понимала, что у её растущей семьи здесь будет больше возможностей, но дать мне и моему отцу эти возможности означало попрощаться со всеми, кого она любила. Вся её семья всё ещё живёт в России. Они еженедельно посылают письма туда и обратно, но их получение занимает так много времени, что мы всегда на несколько месяцев отстаём от их новостей, а они всегда отстают от наших. Переписка помогает, но фотографий и слов на бумаге не всегда достаточно, чтобы справиться с одиночеством.
— Она когда-нибудь думала о возвращении?
Он пожал плечами.
— Возможно, но она знает, что я предпочёл бы остаться здесь, и я сомневаюсь, что ей нравится идея оставить меня, независимо от того, сколько мне лет или как хорошо я устроился.
Теперь его мать жестом приглашает нас сесть за стол. Я беру булочку. Тесто чёрствое, а сахарная глазурь растворилась, но я ем её так, как будто это лучшая булочка, которую я когда-либо пробовала.
Между нами повисла неловкая тишина.
— Оря, — говорю я, пытаясь завязать разговор. — Алек сказал мне, что вы из Санкт-Петербурга. Я всегда хотела туда съездить. Архитектура там такая красивая.