- Белла, я люблю тебя…
- Я люблю тебя, Эдвард, - вторила она ему.
Они остановились, замерли на миг друг против друга. В голове Эдварда вихрем неслись сумбурные мысли: «С чего же начать?» Нет, они и раньше целовались, и он даже пару раз расстегивал ее блузку, целовал ее грудь, скрытую кружевом, но не более того.
Эдвард выдохнул и решил: «Как чувствую, как сердце подскажет!» Его руки взметнулись к пуговкам ее рубашки и стали расстегивать одну за другой, пуговки поддавались его ловким пальцам, Белла поддавалась ему, позволяя все, что он пожелает, стояла, не шевелясь, затихла от осознания: ей нравится все, что происходит, произойдет… это было так правильно…
Сняв рубашку, Эдвард отбросил ее на пол, с благоговением провел ладонью вдоль стана любимой, его пальцы порхали по ее коже, заставляя ее покрываться мурашками.
- Эдвард, - простонала Белла, - пожалуйста, я хочу видеть тебя….
- Родная, еще немного, прошу тебя, - сказал он, крепче прижимая ее к себе.
Поцелуи стали резче, а руки смелее, Эдвард наслаждался теплом ее тела, чувствуя нетерпение, рука сама расстегнула замочек бюстгальтера Беллы, он отстранился немного и с жадностью стал рассматривать открывшуюся перед ним картину: Белла, обнаженная по пояс, с завязанными глазами, ее маленькая совершенная грудь вздымается, подчиняясь прерывистому дыханию…
- Эдвард, прошу, я не могу больше, сними повязку, - едва слышно пробормотала она.
Когда он освободил ее глаза от черной ленты, первое, что Белла увидела - его горящий взгляд. Она смотрела ему в глаза, глаза в глаза…
- Эдвард, - смущенно прошептала она, прикрывая свою наготу тонкими руками.
Он обнял девушку, губы стали скользить по ее коже, а руки ласкать.
– Моя, моя, - шептал Эдвард, - красивая моя, любимая моя, маленькая моя, единственная моя…
Белла прижималась к нему все ближе и ближе, вот уже и она целует его, поднимаясь на цыпочки, касаясь губами шеи, а ее ручки уже пробрались под его футболку…
Нетерпение, желание, смущение - все переплелось, смешалось, спуталось. Они неловкими, быстрыми движениями стали снимать одежду друг с друга, когда Белла осталась в белых кружевных трусиках, а Эдвард в боксерах, резко остановились. В следующее мгновение они уже сжимали друг друга в объятиях. Он исступленно целовал ее, покрывал каждый дюйм бархата ее кожи поцелуями. Впервые не было никаких границ, тайн и запретов, все уголки крохотного тела любимой были открыты ему: все ямки, выпуклости, впадинки, все родинки на ее белоснежной, прозрачной коже. Эдвард с удивлением отметил, что если прижаться губами чуть сильнее, то остается красноватый след, который хочется лизнуть. Белла была сладкая, вкусная, ему хотелось пробовать ее, как самый изысканный десерт, она напоминала взбитые сливки и тирамису… она сводила с ума. Эдвард все сильнее и сильнее прижимал любимую к себе, буквально впиваясь в ее кожу пальцами. Она не уступала ему в порывах познать его тело: Белла целовала его, пальчики властно скользили по его телу, ноготки царапали, она выгибала спину ему навстречу. Их тела вели немой диалог, они поддались инстинктам, рассудок был выброшен в окно. Путаясь в собственных ногах, они каким-то волшебным образом оказались на кровати, и вот уже тела переплетаются на фиолетовом шелковом покрывале. Эдвард подмял Беллу под себя, слегка придавив своим телом - это было раздольем! Она под ним, ее грудь манила, и он не отказывал себе в удовольствии вновь и вновь познавать ее мягкость, нежность, ее вкус. Сладкая, вкусная Белла… десерт… сливки, шоколад… марципан… с ума сойти! В сию же секунду!
Руки Эдварда вырисовывали завитки, выводили круги, надавливали и поглаживали. Белла уже извивалась под ним, ее тело взяло власть над ней, его разум уже был неподвластен ему. Стройные ноги девушки обхватили его бедра. Эдвард со стоном перекатился на спину - она оказалась на его груди, вмиг взяла над ним верх, покрывая поцелуями его кожу, не уступая ему, впитывала его вкус и запах, запоминала его. Беллу приводило в детский восторг все то, что сейчас происходило, как он реагировал на ее неловкие движения, откликался стоном, перешедшим в рычание, когда она случайно прикусила сосок на его груди.
«Ему нравится! Нравится!» - восторженно ликовал ее рассудок. Белла вновь слегка прикусила, дразня, сама не до конца осознавая, насколько это дразняще и откровенно…
Ее тонкое нежное тело скользило вдоль его тела, ее ладошки ласкали, порхали, дарили ласки, сводили с ума.
- Белз, - прорычал Эдвард, и подмял ее под себя, - я больше не могу… не могу…
Когда его тело накрыло ее, она осознала насколько он возбужден, это заставило Беллу на миг смутиться. Нет, она знала, что это значит, но знать не значит понимать. Уже в следующее мгновение смущение сменил восторг - это она, она так на него действует!
Пока эти мысли роились в ее очаровательной головке, Эдвард уже стащил с нее и с себя скромные остатки одежды - преград больше не было, они были раскрыты друг перед другом, обнажены, распахнуты, чисты и еще невинны. Они были подобны Адаму и Еве, впервые познавшим искушение и наслаждение. Желание брало верх, страсть, сильная и всепоглощающая, захватила их - они отдались во власть инстинктов. Тела переплелись… В голове Эдварда вспышкой мелькнуло: «Ей будет больно… больно…» Это отрезвило его, он приостановился, посмотрел на любимую, что так доверчиво отдавалась ему без тени сомнения. Белла же не чувствовала страха, она ощущала лишь жар поцелуев Эдварда, огонь ласк, музыку, что играли его пальцы на ее теле, девушка чувствовала себя инструментом, а он, он создавал мелодию любви…
Эдвард понял, что ему надо себя сдерживать, но как же это было тяжело! Его тело буквально кричало, молило: «Быстрее, скорее, резче!» Но Эдвард скрутил его: он любит Беллу и не может сделать ей больно.
Все было как в тумане, предрассветном тумане. Его тело переплеталось с ее медленно, насколько это было возможно, мучительно, сладко, чувственно. Вскрик Беллы отозвался горечью в его душе, он прижался щекой к ее щеке, и ее слезы впитывались в его кожу - они испытывали одну боль на двоих. Но вот уже мимолетная боль уступила место чему–то особенному, подобному взрыву фейерверка, миллионам искр, мириадам звезд… тому, что заставляло тела выгибаться, вырывало стоны и вскрики, а потом дарило негу…
Эдвард и Белла сами еще не понимали, что испытали. Они лежали, не разжимая объятий, боясь хоть на миллиметр отпустить друг друга, хоть на миг разорвать ту нить, что с каждой минутой становилась прочнее каната. Они познали радость первой любви, первой близости, они открыли для себя так много нового, столько тайн было узнано…
Одновременно они посмотрели в глаза друг другу, и легкий беззаботный смех прозвучал в тишине, они любовались друг другом. Эдвард смотрел на Беллу и не верил, что это зеленоглазое чудо его, что он вот так может наслаждаться шелком ее каштановых локонов, бархатом кожи, шелковистостью ее щечек, мягкостью по-детски крохотных ладошек, сладостью губ, миниатюрностью ушек. Его захватил восторг!
А Белла… Белла была в состоянии невесомости, она почти не чувствовала легкой пульсирующей боли, что ознаменовала ее новый статус - женщина, парившая в своей любви, подобной распустившемуся бутону ее любимого жасмина. Белла смотрела в его серые с поволокой глаза, видела свое отражение в них, большего ей было и не нужно. Она в его объятиях, она счастлива… она его! Восторг!
***
Борясь с подступающим сном, впервые за вечер я обвела глазами комнату, в которой мы находились.
- Эдвард, - смеясь, воскликнула я, - мы же у меня дома! На моей кровати!
- Белла, - Эдвард рассмеялся беззаботным смехом, уткнувшись мне в шею, - неужели ты только сейчас заметила, где мы находимся?!
- Ну, у меня было занятие поважнее, - протянула я, закидывая на него свою ногу.
Я еще раз осмотрелась по сторонам и не смогла сдержать вздоха восхищения: повсюду были расставлены красивые свечи, чьи мерцающие блики вырисовывали на стенах причудливые узоры, в углах комнаты красовались вазы с ветками жасмина. Я провела рукой по прохладному шелку покрывала, и мои пальцы нащупали нежные лепестки все тех же цветов.