После этого он указал посетителю на шезлонг подле себя.
– Сядь, мой друг.
«Господин распорядитель», как назвал его халдей, не заставил просить себя дважды.
– Благодарю, сэр.
Что-то в его тоне заметно изменилось. Совсем не таким голосом он разговаривал с посетителями в своём кабинете и уж подавно со слугами. Он не выказывал подобострастия подобно давешнему халдею, но, тем не менее, было ясно: человек в шезлонге для него – всё.
– Ты читал Карла Маркса? – спросил барон, постукивая указательным пальцем по книге в руке.
– Нет, сэр, специально не читал, но с концепцией его книг знаком.
Барон кивнул.
– Мой дед знал его лично. Говорят, приятный был человек. Занимательную он придумал теорию. Интересно, он сам понимал, что это утопия? – задал вопрос барон в пространство.
Его собеседник почтительно молчал.
– Вам нравятся лебеди? – задал новый вопрос барон, вставая с шезлонга, – нет-нет, вы сидите. Мне так удобнее будет с вами говорить.
Он подошёл к столику из плетёного бамбука, взял стоявший на нём графин с зеленоватым напитком и разлил в два крупных стакана.
Взяв стаканы, он вернулся к шезлонгу и протянул один своему гостю.
– Благодарю, – ответил тот.
– Так вам нравятся лебеди, Франсуа? – снова задал он свой вопрос.
Франсуа пригубил стакан и ответил.
– Безусловно, сэр, мне нравятся лебеди, да.
Он тревожно оглянулся.
– Не беспокойтесь, никто нас не слышит, – сказал барон, – ваше имя будет и дальше оставаться тайной для всех. Я очень люблю птиц. Хотел привести сюда фламинго, но мой орнитолог утверждает, что здешний климат будет для них губительным. Представляете? Климат Монте-Карло! Губительным! Чтоб их! Придётся теперь мне, только ради этих фламинго, строить новую виллу в Индонезии.
Он помолчал немного и продолжил.
– Терпеть не могу азиатские страны. Хотя, должен признать, что женщины там способные. В любых вопросах расслабления мужского тела.
Он залихватски подмигнул Франсуа и без всякого перехода спросил.
– Ну так как, мы достигли сегодня соглашения?
Только что озорной, свойский мужичок, внезапно превратился в древнего хищника. В посетителя впилась пара ледяных глаз.
Франсуа взглянул в эти глаза и поймал себя на давно забытом чувстве страха.
«Рептилия» – возникло в голове слово.
Он откашлялся.
– Да, сэр, господин барон, думаю, что да. Гитлер всех устраивает.
Барон кивнул.
– Хорошо. Он мне нравится ещё и тем, что легко идёт на уступки. Если мы дадим ему власть над Германией, он будет нашим ручным зверьком. Потом, разумеется, мы и дальше будем давать ему деньги. Страну необходимо будет, как следует вооружить, после чего он сможет приступить к выполнению своей главной задачи. Советы надо искалечить как можно сильнее!
Пока он говорил это, с лица не сходила маска кровожадного динозавра.
Он выпил залпом свой стакан.
– Как вам мохито, Франсуа? – снова превратился в светского мужичка барон.
– Отлично, сэр, благодарю.
– Сколько потребуется денег от нашей семьи?
– Пока не знаю, господин барон, но в ближайшее время, мы завершим подсчёты. Думаю, общая сумма первого крупного платежа нацистам не превысит двухсот миллионов фунтов стерлингов. Стало быть, разделив на четыре участвующие стороны, ваш вклад составит примерно пятьдесят миллионов фунтов.
– Вы полагаете, двухсот ему хватит, чтобы установить диктатуру?
– Во всяком случае, добавить можно всегда. К тому же речь идёт только о первом взносе. Сколько денег потребуется всего, до окончания миссии, сейчас предположить трудно.
– Хорошо, – сказал барон, – передайте нашим людям в правительстве, чтобы приступали. Гитлер должен встать во главе Германии не позднее тридцать третьего года.
Франсуа встал и поклонился.
– Разрешите идти, господин барон?
Рептилия еле заметно кивнула.
Мюнхен. 1936 год
Не успел он закрыть за собой обшарпанную дверь, войдя в прихожую, его окрикнул суровый голос матери:
– Ганс! Ты где шлялся, скотина проклятая?!
Сжав зубы, он с ненавистью выдохнул.
– Ходил на стадион, мам, слушать выступление фюрера!
– А почему не сказал мне? И почему не убрал за собой утром, негодник! Марш на кухню, чисти картошку!
Сдерживая себя, Ганс прошёл в кухню и уселся на табуретку.
– Давай! – сказал он.
– Чего тебе давать? – зарычала мать, – Чего давать, скотина? Не знаешь где картошка?! Где нож?! Всё мать за вас делать должна?!
Ганс не выдержал, натянутая до предела струна, лопнула. Как божественно говорил фюрер! И какой мерзкой, казалась ему сейчас мать.
– Пошла ты! – выкрикнул он и стремглав выбежал из кухни.