Приехали в Куоккалу. Помню, какой-то молодой человек с бородкой вышел встречать нас на станцию, какие-то мальчишки, обгоняя друг друга, побежали к вилле "Пенаты" сказать, что мы идем.
Хозяин встретил радушно и ласково, усадил за стол, угощал, и все время ловила я на себе его пристальный взгляд, такой знакомый взгляд художника, готовящегося зарисовать натуру.
- Ну, теперь пойдем работать.
К удивлению моему, за нами поднялись все. Первый раз в жизни видела я художника, которому не мешало присутствие посторонних. Большинство с удовольствием выгнало бы даже саму модель, если можно было бы обойтись без нее, так тяжело действует на их творчество близость живого существа. Я знала художника очень известного, который, рисуя дерево, выгонял всех из парка, из самых дальних тропинок.
- Вдруг случайно обойдет сбоку, встанет на горку да и заглянет за мольберт!
Репин посадил меня на довольно высокий помост, сам сел близко книзу.
- Шляпку можете оставить, - сказал он, - сделаем такой парижский жанр. А вы, - обратился он к одному из гостей, - будете нам читать вот этот рассказик. Это даст настроение.
Он взял со стола какую-то книгу, вынул из нее сложенный в несколько раз газетный лист, расправил его.
- Вот этот рассказ. Вы хорошо читаете.
Все притихли. Репин взял большой картон, карандаши.
Чтец начал.
"Что это такое знакомое? Где это я читала? - подумала я. - Ах, вот это что!"
Это был мой собственный рассказ, тот самый из "Биржевых ведомостей", о котором Репин мне писал.
И то, как он выбрал этот рассказ и попросил прочесть, было сделано без подчеркнутой, нарочитой любезности и галантности, так просто, серьезно и ласково, что сразу создало атмосферу какой-то задушевности, любовности. Хотелось опустить голову и спокойно чуть-чуть улыбаться.
Такою он меня и зарисовал.
Этот портрет был сделан цветными карандашами, в манере у Репина для меня совсем неожиданной и новой, в жанре Сомова - Сомов любил такие карандашные рисунки, чуть-чуть подцвеченные.
- Я вам потом отдам этот портрет, - обещал Репин. - Нужно его еще закончить.
Он, кажется, был доволен своей работой.
В столовой ждал нас обед за знаменитым круглым вращающимся столом. Кушанья вегетарианские, очень разнообразные, стол крутится по вашему желанию во все стороны, и если какое блюдо понравится, можете возвращаться к нему хоть пятнадцать раз. Так, кажется, многие и делали.
* * *
Портрет скоро был закончен, и Репин должен был отослать его на какую-то выставку.
Потом наступили дикие времена, и о судьбе портрета я узнала уже много лет спустя здесь, в эмиграции.
В. 3., старый и преданный друг Репина, передал мне, что Илья Ефимович просил меня прислать ему мою последнюю книгу. Конечно, я сейчас же это и сделала. В ответ получила от Репина письмо, в котором он писал, между прочим, что портрет мой был отослан им на выставку в Америку и затерялся на таможне. И он просил меня прислать ему несколько моих фотографий, без ретуши, чтобы "взглянуть" на меня и сделать набросок.
Я долго собиралась заказать эти снимки. Вероятно, года два. Когда наконец решилась и послала ему две карточки, получила письмо от его дочери Веры. Она писала, что Илья Ефимович очень рад и благодарит, но сам написать мне уже не может.
Через несколько дней пришла весть о его смерти...
Есть какой-то лад, пульс у времени, тот самый, который заставляет звезды после долгих перебоев-перерывов возвращаться на то же место и вычерчивать в беспредельности тот же рисунок своего пути. А человеческая память, покорная этому ладу, возвращает душу на далекую, пройденную полосу жизни.
Сегодня увидела я зимний вечереющий день, теплый, желтый свет лампы, внимательный взгляд ласковых, чуть-чуть лукавых глаз из-под серых, седоватых бровей...