— Кем?! — Глаза Вени тут же налились красным. — То, что нам его «с башни» показывают, вовсе не значит, что он востребован. Стадионов не собирает. Звездой зовёт себя сам. А ведь ничего же нового за все эти двенадцать лет так и не написал! Труп он вонючий! Хоть и разукрашен шикарно! Ты только посмотри, с какой нудной настойчивостью он прёт и прёт в этот «ящик»! Что ни ток-шоу – так Илья, Илья, ИЛЬЯ! Что не вечеринка «жиробесовская» какая – то опять он, падла…
— Зато он не живёт в таком дерьме!!! — перебил Семён.
— Верно, — снизил тон Дым и осклабился в ядовитой усмешке, — не в таком. Дерьмо, в котором плавает он, из ананасов и рябчиков. Наше уж тому точно не эквивалентно. Из лапши Доширак ибо! — На этих словах он насупился, сверля приятеля злобным взглядом. – Я не понял. Ты что, завидуешь? Этому борову ты завидуешь?
— При чём тут «завидуешь», Дым? Я просто говорю, что свою жизнь мы с тобой просрали! Посмотри — обоим под сорок…
Изрядно хмельной, Дым вдруг поднялся из-за стола, схватил Цыпочку за куртку, и потащил в коридор на выход:
— Вот и вали к своему Илье! Он уже, как раз, сдох настолько, что рулить по своей Москве сам не в состоянии, водила нужен! Устроишься – напишешь! — Переправляя Семёна за порог, Дым даже наподдал ему под зад коленом. — А сюда, падла, не ходи больше! Слышишь! Убью, нахрен, вот этим вот кулачищем!!!
Последняя реплика громом покатилась вниз по ступеням пустой лестничной клетки. Хлопнула дверь. Семён остался на площадке один.
Тихо урчал мотор, теплый воздух шелестел в конфузорах приборной панели, а Семён думал. Уж лучше было б им обоим «зажмуриться» ещё тогда, в молодости с «передоза» или в аварии, чем расставаться так. Уйти «на бодрячке» и с гитарой в руках. То было б честно…
Лёжа в кресле, он долго просеивал в ячейках памяти, будто песок, всю свою жизнь. Крупицы минут, часов и недель текли перед мысленным взором, собираясь в горку прожитых лет. А вершиной ей…
Семён вздрогнул и молниеносно поднялся. Вершиной ей служило то самое Ключевое Событие, которое он в своих поисках пытался подсознательно игнорировать.
— Ну проходи, Семён, садись. — Указал на место декан факультета. — Думается, разговор у нас с тобой будет тяжёлым и долгим.
Цыпочка — в драных джинсах, кожаной безрукавке, с невероятным начёсом на голове — вальяжно двинулся от дверей вглубь кабинета. По пути рука его в чёрной беспалой перчатке скинула с плеча брезентовую котомку для тетрадей, сходу определив ей место на одном из стульев.
— Мать говорит, — начал профессор, после того, как Цыпочка устроился вразвалку на одном из стульев, — будто ты…
— Что тебе моя мать? — Перебил Семён, — Какое тебе дело до моей матери? Я зачёты сдаю? Лекции посещаю? Претензий — ноль. Вот и ты занимайся своим делом. А в наши с матерью темы нечего ноздри свои запускать! — Челюсти парня яростно перемалывали комок «чуин-гама».
Склонив голову, профессор смотрел на студента поверх очков и лицо его медленно багровело.
— За один внешний вид я могу отчислить тебя из университета.
— Не можешь, — равнодушно склонив голову, парировал Цыпочка, — надысь демократия у нас, уважаемый. Dress codes не предполагаются. И потом, кому ты этим хуже сделаешь?
— Слушай, подонок! — Вскочил декан. Через миг он со сжатыми кулаками уже нависал над молодым человеком. — Я тебя никогда не порол и этим, вижу, навредил куда больше. Вставай! Ты заслуживаешь того, чтобы тебе, наконец, врезали, как следует!
Цыпочка вскочил. В глазах его было столько ненависти, что мужчина отступил.
— Я тебе «врежу», — прошипел он, — я тебе так «врежу – всю жизнь потом из «каличных» будешь «невылазить»! — Он схватил со стула рюкзак и закинул его на плечо. — А насчёт «отчислю», можешь не суетиться. Я сам прощаюсь с твоей богадельней. Сию же минуту!
Проснулся Семён ближе к полудню. Голова трещала: полтора литра водки на двоих с Дымом, а потом ещё за пивом раза три из машины бегал в «круглосутку». Слушал Super Trump, Tony Carey, вспоминал молодость и каялся, расстраиваясь до слёз. Э-эх! Семён старательно растёр, помассировал лицо, после чего придирчиво оглядел своё отражение в зеркале заднего вида. М-да…
Денёк выдался довольно тёплым для этого времени года. Оставив машину во дворе, Семён решил до здания университета прогуляться пешком. По улице он шёл не спеша, подставляя небритую щёку лучам ласкового солнца. Лёгкий ветерок лизал лицо. Но Семён не улыбался. Он знал, что будет делать дальше: подобно лампочке в кухне Вени Дыма, станет указывать «блудящим в тумане» путь на берег.