Читая произведения этого сборника одно за другим, в одном томе, нельзя не заметить определенное сходство, повторяемость, некую «серийность» тем, словно автор огораживает территорию, на которой в дальнейшем и будет творить. То же самое можно видеть и в работах других писателей начала пятидесятых, да и у более поздних мастеров короткого рассказа — Джона Варли, Уильяма Гибсона, Люциуса Шепарда, Кима Стэнли Робинсона.
Но в этой книге по повторяемости тем можно узнать руку будущего мастера.
Когда писатели-фантасты при помощи короткого рассказа «столбят» территорию, на которой потом творят и которую впоследствии скрупулезно разрабатывают, они стремятся к созданию детализированной вселенной, как поступил Ларри Нивен с «Известным космосом»; или рисуют персонажей, которые путешествуют из книги в книгу, как у Кита Лаумера в «Ретифе»; или творят исторический континуум, как Роберт Хайнлайн в «Истории Будущего»; зачастую же они прибегают ко всем трем одновременно.
Это в какой-то степени коммерческий прием. Начинающий литератор, которому хватает ума или наглости взяться за профессиональную карьеру писателя-фантаста, просто обязан писать много и быстро, только для того, чтобы остаться на плаву. Гораздо проще использовать одну и ту же экспозицию, исторический фон, героев, нежели начинать каждый раз с нуля. Как показывает опыт телевизионной трансляции сериалов, последние — скорейший путь к завоеванию больших зрительских аудиторий.
Впрочем, не это интересовало Филипа Дика. Его рассказы не объединены общими героями, и автор даже не предпринимает попыток создать свою вселенную. Разве что заметны некоторые слабоуловимые связи между «Второй моделью», «В мире Иона» и «Джеймсом П.Кроу», но это вряд ли можно назвать детализированной историей будущего.
Зато невозможно не заметить стержневые темы, образы и метафизические идеи, которые получат развитие в последующих работах писателя — расширятся, углубятся, будут переформулированы и вообще займут достойное место.
От Земли остался лишь ком ядерного пепла. Роботизированные системы оружия развиваются и превращаются в злобных, бесчувственных имитаторов жизни. Гражданские свободы попраны во имя безопасности, экономического процветания или порядка ради порядка. Взаимопроникающие реальности. Злые игры и парадоксы путешествий во времени. Обычные люди заняты своими делами, и тут появляются герои, вмешивающиеся в привычный ход событий.
Эти истории родились в самый разгар холодной войны, на пике антикоммунистической истерии, устроенной сенатором Джозефом Маккарти и Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, в разгар параноидального ожидания войны атомной, когда школьников обучали прятаться под парты при звуке сирен. По понятным причинам рассказы Дика не обойдены веянием времени. Из этого следует, что Филип Дик проявлял интерес к политике с самого начала карьеры.
Однако из этого следует и кое-что другое. В то время, когда выражать свои взгляды открыто стало весьма небезопасно, Дик громко и четко поднял голос против волны истерии — против милитаризма, шпиономании, ксенофобии и шовинизма.
Далее, глобальному политическому злу противопоставлена не глобальная политическая добродетель, а личные, духовные человеческие добродетели — скромность, героизм, альтруизм и, самое главное, способность к сочувствию. То есть то, что в конечном итоге отличает человека от машины, духовное от механического, подлинную жизнь от самой изощренно сконструированной псевдожизни, жизни искусственной.
И уж раз становятся видны программная идея и духовный стержень всего будущего творчества Филипа Дика, то проглядывают в этих рассказах и истоки специфического литературного метода, которым автор так убедительно и доверительно говорит на особом, присущем только ему языке. Для этого Дик пользуется повествованием от первого лица, задействуя несколько точек зрения.
Нельзя сказать, что применение этой техники с первых же рассказов дается ему в совершенстве. Иногда ради удобства повествование от лица одного героя бесцеремонно прерывается повествованием от другого в одном и том же эпизоде. Зачастую посередине повествования возникает новый герой, от которого и продолжается описание только потому, что эту сцену трудно вывести с уже задействованного угла зрения. Иногда герой, от лица которого ведется повествование, появляется лишь в несколько абзацах, а затем исчезает.