"Если он женится, значит, у него уже есть такая любовь. Наверное, эта Наталья - хороший человек, и достойна такого мужчины, как Евгений. А я? А что я? Закомплексованная провинциалка, которая размечталась до неприличия, и которой пора возвращаться на грешную землю, к своим баранам, то есть проблемам. Кропать статьи, потом - стирать пеленки и радоваться тому, что были мгновения, ради которых и жизнь не стыдно прожить", - и Ирина со слезами повалилась в постель, накрыв голову подушкой, чтобы рыдания не разносились по коридору отеля.
Утро застало Ирину спящей на диване, с разметавшимися по подушке волосами. Накануне вечером Ирина была так рассроена, что даже забыла задёрнуть шторы, и теперь солнечный лучик скользил по её лицу, подсвечивая в рыжину её каштановые локоны и вырисовывая на лбу виртуальную морщинку.
Ирина медленно открыла глаза и несколько мгновений раздумывала, где она находится. Мозг сегодня решил, видимо, не просыпаться, чтобы не травмировать себя новой информацией. Ирина нехотя оторвала голову от подушки и посмотрела в окно. Солнце в конце октября. Казалось бы, всё живое должно было радоваться и ликовать под этими прощальными лучами, а Ирине хотелось выть. Она вдруг вспомнила, как вместе с отцом дурачилась в детстве: выла на два голоса по-волчьи, чем очень веселила маму.
Ирина вообще любила, когда мама улыбалась. Кажется, мама была очень красива. И у неё были такие же каштановые волнистые и непослушные волосы, как у Ирины. Даже выпрямленные утюжком, волосы вились у висков, едва начинал накрапывать дождь или стоило Ирине пойти купаться. Ирину в последнее время стали посещать короткие воспоминания из раннего детства. Так, она вспомнила, как папа катал её на закорках по комнатам, и она смеялась от удовольствия, протестовала только мама - в доме висели дорогие люстры, привезённые из зарубежных экспедиций.
Воспоминания были неясные, Ирина не видела чётких лиц, она просто ощущала тепло привязанности, исходившее от дорогих её сердцу людей. Это было так радостно и больно одновременно: хотелось и смеяться, и плакать. Слишком быстро закончилось её беззаботное детство.
Ирина вспомнила, как мама любила сидеть перед трельяжем и расчёсывать волосы, одновременно отражаясь в трёх зеркалах. Ирина никогда не беспокоила маму в эти минуты, просто наблюдала за ней, любовалась чудесными, длинными локонами и мечтала отрастить такие же длинные волосы, которые для маленькой Ирины были олицетворением женственности и красоты.
Как же плакала Ирина, когда в интернате первым делом состригли её длинные роскошные косы, оставив лишь короткий "ёжик" на голове. Так было проще воспитателям, не нужно было возиться с волосами, заплетать их в тугие косы. И Ирина стала такой, как все. Казённое платьице, казённая стрижка, такая же, как у всех панцирная кровать и постельное бельё с биркой. Она стала просто Зотовой, в редких случаях её называли по имени. Только дети, с которыми она сумела наладить отношения. Дети же и прозвали Ирину каланчой за высокий рост. Сначала Ирина очень переживала по этому поводу, старалась быть незаметной, сутулилась. До тех пор, пока Саша, ставший к тому времени лучшим другом, не сказал самые важные для Ирины в то время слова: "Не хнычь. Ты мне и такой нравишься".
Несмотря на то, что Саша имел в интернате определённое влияние, его уважали даже воспитатели, боялись его гнева многие воспитанники, для Ирины у Саши всегда находилось ласковое слово. Он её опекал, хотя и был всего на четыре года старше. Поговаривали, что он незаконнорожденный сын московского чиновника, но сам Саша никогда не поднимал эту тему. Даже Ирине, которая однажды в лоб спросила его, правда ли, что он сын богатого человека, Саша ответил: "Не твоё дело. Не лезь". Однако кольцо он подарил ей на обручение не из "дешёвых". Не самое дорогое, и даже не золото, но серебро такой удивительной работы, что иные золотые кольца меркли в сравнении с подарком. И, конечно, кольцо имело особенную ценность, потому что это был дар любимого влюблённого мужчины. Мужчины, который в одночасье превратился из просто друга в очень дорогого и любимого человека.
Это произошло очень естественно. Просто однажды Ирина и Александр бегали по ржаному полю, Ирина была на невысоких, но острых каблучках, каблук увяз в земле, и Ирина упала прямо в заросли ржи. Рядом упал, смеясь, Александр. Ирина смотрела на синее небо над головой, ей было всего четырнадцать лет, мир улыбался ей ласковым солнышком над головой, облаками-барашками, проплывавшими по небу и спелой рожью, склонившейся над головой. И несмелый поцелуй Саши в щёку показался естественным продолжением летнего дня.
С того дня Саша стал относиться к Ирине, как к своей невесте. И они бы поженились. Опять это вечное "бы"! "Они бы поженились, если бы не...", "У Евы был бы отец, если бы Ирина не..." Это невыносимо, в конце-то концов! Дурацкое сослагательное наклонение, ломающее судьбы.
Из оцепенения Ирину вырвал телефонный звонок. Как же Ирина обрадовалась, увидев, что ей звонит Алёна Геннадьевна. Ирина почувствовала, как необходимо ей сейчас выговориться, выплеснуть боль, накопившуюся внутри. Она схватила телефон, лежавший рядом с подушкой:
-- Алло. Как я рада вас слышать, Алёна Геннадьевна.
-- Я тебя не разбудила, красавица?
-- Конечно, нет. Да если бы и так, вам я всегда рада. Как у вас дела?
-- То же самое я хотела спросить у тебя. Ты сказала своему Евгению про дочь?
-- Он - не мой Евгений. Я ничего не сказала.
-- Почему?
-- Потому, что у него теперь новая жена и новая жизнь. И я к этой новой жизни не имею ни малейшего отношения.
-- Ира, Ирочка, да какая разница, что у него жена. Он должен знать правду.
-- Зачем? У него скоро свадьба, а тут дочь. Зачем? Зачем портить человеку праздник?
-- Солнышко, ты должна ему сказать. А дальше ему самому решать, как распорядиться информацией. А вдруг он захочет признать ребёнка? Ты хочешь, чтобы твоя дочь всегда чувствовала себя ущербной, с самых малых лет? Ты хочешь, чтобы у неё, как у тебя, не было отца? Говори.