Зная, что его ложь видна как на ладони.
Еда была хороша на вкус и запах, но посреди обеда Райбис извинилась, покинула основную зону купола – его купола – и нетвердой походкой двинулась в уборную. Он старался не вслушиваться, уговорил чувства не воспринимать, а мозг – не сознавать. Девушку в уборной тошнило так, что она вскрикивала; Макуэйн стиснул зубы, отодвинул тарелку, а потом резко вскочил и принялся запускать аудиосистему. Зазвучал ранний альбом Фокс.
– А не найдется ли у вас, случайно, молока? – спросила побледневшая Райбис с порога уборной.
Он молча налил ей стакан молока – или того, что считалось молоком на их планете.
– У меня есть противорвотные таблетки, – сообщила девушка, приняв стакан, – да я забыла взять с собой. В куполе остались.
– Могу дать свои.
– Знаете, что мне говорили в медслужбе? – Ее голос кипел от негодования. – Уверяли, что от этой химиотерапии не бывает выпадения волос, а они уже начали выпадать целыми…
– Угу, – перебил он.
– Угу?
– Простите.
– Понимаю, это все вас расстраивает, – проговорила Райбис. – Обед испорчен, а вы… не знаю даже. Ну вот надо же мне было оставить таблетки! С ними я бы не… – Она умолкла. – В следующий раз возьму, обязательно. А это один из немногих альбомов Фокс, которые мне нравятся. Тогда она была чудо как хороша, правда?
– Да, – процедил он.
– Линда Бокс, – сказала Райбис.
– Что?
– Линда-боксерша. Мы с сестрой так ее называли. – Она неловко улыбнулась.
– Возвращайтесь в свой купол, пожалуйста.
– О… Ну что ж… – Райбис пригладила волосы дрожащей рукой. – Вы меня проводите? Боюсь, я уже не смогу вернуться самостоятельно. Я на самом деле ослабла. И мне на самом деле плохо.
Он подумал: ты хочешь забрать меня с собой. Вот и все. Не больше не меньше. Одна ты не уйдешь; ты заберешь мою радость. И знаешь это. Знаешь не хуже, чем название своего лекарства; и ненавидишь меня точно так же, как лекарство, медслужбу и саму болезнь – одна сплошная ненависть ко всему и вся под этими двумя солнцами. Я тебя понимаю. И вижу, чего ждать. Да все уже и началось.
И, подумал он, я тебя не виню. Но буду держаться за Фокс; Фокс тебя переживет. И я тоже. Тебе не рассеять светоносный эфир, оживляющий наши души. Я буду держаться за Фокс, а Фокс стиснет меня в объятиях и не отпустит. И никому нас не расцепить. У меня десятки часов ее записей, аудио и видео, и эти записи не для меня одного, они для всех. Думаешь, тебе по плечу такое загубить? Пытались уже. Сила слабых несовершенна; в конце концов она терпит поражение. Отсюда ее имя. Неспроста мы называем ее слабостью.
– Сентиментальность, – сказала Райбис.
– Ну да, – насмешливо подтвердил Макуэйн.
– Еще и подержанная.
– И путаные метафоры.
– В ее текстах?
– Нет, в моих мыслях. Когда меня выводят из себя, я начинаю путать…
– Позвольте вам кое-что сказать. Раз моя цель – выжить, то мне нельзя быть сентиментальной. Нужно быть очень твердой. Простите, если разозлила вас, но такие уж дела. Это моя жизнь. Когда-нибудь вы тоже можете оказаться на моем месте и вот тогда-то все поймете. Доживите до этого и потом уже судите меня. Если еще до такого дойдет. Ну а то, что вы тут крутите в своей аудиосистеме, – дерьмо. Для меня оно и должна быть дерьмом, понимаете? Можете забыть про меня, отослать назад в мой купол – там мне, наверное, и место. Но если нас с вами хоть что-то связывает…
– Ладно, – сказал он. – Понимаю.
– Спасибо. Можно мне еще молока? Убавьте звук, и закончим обед. Идет?
Макуэйн изумленно пробормотал:
– Так вы все равно будете…
– Всех существ – и видов, – что отказывались от еды, давно уж нет с нами.
Она кое-как уселась, цепляясь за стол.
– Я вами восхищаюсь.
– Нет, – возразила девушка. – Это я вами восхищаюсь. Вам тяжелей. Я знаю.
– Смерть… – начал он.
– Это не смерть. Знаете, что это такое? В сравнении с тем, что доносится из вашей аудиосистемы? Это жизнь. Молока, пожалуйста. Мне очень надо.
Доливая ей молока, он заметил:
– Эфира вам все-таки не рассеять. Даже светоносного.
– Ага, – согласилась она, – его ведь не существует.
Из центра снабжения Райбис прислали два парика, поскольку химиотерапия систематично уничтожала ее волосы. Ей больше нравился светлый.
В парике она выглядела не так уж плохо, но в ее манеры вкралась некая брюзгливость. Из-за упадка сил – вызванного, как подозревал Макуэйн, не столько болезнью, сколько лечением, – у нее уже не получалось содержать купол в порядке. Навестив ее как-то раз, он был шокирован увиденным. Тарелки, кастрюли, сковородки и даже стаканы с испорченной едой, повсюду раскиданы вещи, всякий хлам… Встревожившись, он сам принялся за уборку и вдруг, к своему крайнему смятению, обнаружил, что весь купол пропитался неким запахом – сладковатым душком болезни, комбинированных медикаментов, испачканной одежды и, что хуже всего, стухших продуктов.