Тед протолкнулся мимо и тоже вылез на крыльцо.
– Ну так что? Можно нам в поход, а?
Миллер облизнул разом высохшие губы.
– Тед, ты… вот что. Тебе ничего странным не кажется?
– Что именно?
– Ну… не знаю, – и Миллер обеспокоенно затоптался. – Сегодня пятница, правильно?
– Ну да.
– Вот и я так думал.
Но как и откуда он знал, что сегодня пятница? Как он вообще что-то знает про эту реальность? Хотя, конечно, сегодня пятница, что же еще. И неделя выдалась тяжелой – старик Дэвидсон подгонял всех и очень сердился. Особенно в среду, когда из-за забастовки не сумели вовремя доставить заказ для «Дженерал-Электрик».
– Я вот что хочу спросить, – сказал Миллер сыну. – Этим утром… в общем, я ведь вышел из кухни за газетой?
Тед покивал:
– Ну да. А что?
– Я встал и вышел из кухни. Сколько времени я отсутствовал? Недолго ведь, правда?
Он судорожно искал нужные слова, но в голове, как в лабиринте, бродили разрозненные мысли.
– Я сидел с вами за столом и завтракал, а потом встал и пошел искать газету. Правильно? А потом пришел назад. Правильно?
Жуть какая, ничего не понятно! В отчаянии он почти прокричал:
– Сегодня утром я проснулся, побрился и оделся. Позавтракал. Оладьями и кофе. И беконом. Да или нет?!
– Все правильно, – охотно согласился Тед. – И чего?
– Все как всегда, правда?
– Ну, разве что мама оладушки печет только по пятницам.
Миллер медленно кивнул:
– Точно. Оладьи по пятницам. Потому что твой дядя Фрэнк завтракает с нами по выходным и он терпеть не может оладьи, и потому мы их не печем по субботам и воскресеньям. Фрэнк – брат Марджори. Он служил в морской пехоте в Первую мировую войну. В капральском чине.
– Ну все, пока, – сказал Тед. Дон тоже вышел на крыльцо. – До вечера, пап.
Зажав под мышкой учебники, мальчишки рванули к огромному современному зданию старшей школы в центре Беркли.
Миллер снова зашел в дом и принялся машинально рыться в шкафу – где же «дипломат»? Черт, вот так всегда, когда он нужен… там же все документы по заказу Трок-мортона. Дэвидсон голову ему оторвет, если «дипломат» где-то потерялся – как в прошлый раз, когда они отмечали в «Трю-Блю» победу «Янкиз» в серии. Да где же, черт побери, этот чертов чемодан?
И тут он вспомнил и очень медленно выпрямился. Конечно. Он оставил его у письменного стола. Он бросил его там – вынул ленты с данными исследования и оставил «дипломат» на столе. Там он и лежал, пока они разговаривали с Флемингом. В Агентстве по делам истории.
Он вышел на кухню и подошел к жене.
– Знаешь, Марджори, – хрипло выдавил он. – Я, пожалуй, сегодня с утра в офис не поеду.
Марджори резко обернулась – встревожилась:
– Джордж, что-то случилось?
– Я… что-то я совсем запутался.
– Опять сенная лихорадка?
– Нет. Дело… в памяти. Помнишь, родительский комитет порекомендовал миссис Бентли психиатра? После того как у ее мальчика случился припадок? – и он принялся рыться в своей разворошенной памяти. – Грюнберг, вот. Принимает в здании «Медикал-Дентал».
И он пошел к двери.
– Я к нему поеду. Что-то… не так. Плохо все, одним словом. И я не знаю, что со мной.
Адам Грюнберг оказался крупным мужчиной под пятьдесят, с курчавыми темными волосами и в роговых очках. Миллер закончил рассказывать, Грюнберг прокашлялся, снял пылинку с рукава своего костюма от «Брукс-Бразерз» и задумчиво спросил:
– А вы не припомните, может, пока вы искали газету, что-то случилось? Мало ли, несчастный случай или что-то в этом роде. Давайте попробуем вспомнить все – в деталях, ничего не упуская. Вот вы встали из-за стола, вышли на крыльцо. И принялись искать газету в кустах. А потом?
Миллер растерянно потер лоб:
– Не знаю. У меня все в голове перепуталось. Я не помню, как искал газету. Я помню, как вернулся в дом. После этого все понятно и ясно. А вот до этого я помню только Агентство по делам истории и ссору с Флемингом.
– А что там за разговор у вас был по поводу «дипломата»? Попытайтесь снова припомнить.
– Флеминг сказал, что он похож на сплющенную ящерицу из юрского периода. А я сказал…
– Нет. Я имею в виду другой момент – как вы искали его в стенном шкафу и не нашли.
– Я искал его – и не нашел. Естественно. Потому что «дипломат» остался на моем столе в Агентстве по делам истории. На этаже Двадцатого века. Рядом с экспонатами.
Лицо Миллера страдальчески сморщилось:
– О Боже, Грюнберг… А что если все это – только выставка? Экспозиция, а не настоящая жизнь! И вы тоже нереальны. Вдруг мы с вами – экспонаты?!
– Ну это было бы весьма неприятной новостью, правда? – отозвался Грюнберг со слабой улыбкой.