Восхитительные ощущения стрелами страсти проносились внутри нее, заставляя стонать и дрожать. От ярости не осталось и следа, на смену пришло страстное желание.
«Вот… вот что такое настоящая любовь, – внезапно подумала она. – Не те извращенные игры, которые так нравились Жерому, а это – акт, способный обуздать ярость и укротить вековую ненависть».
Она обвила ногами его шею, не давая ему выскользнуть из их плена, в то время как его язык продолжал восхождение внутрь нее, а все его существо было сконцентрировано на одной-единственной цели. На этот раз Наджиб пробовал ее на вкус, даря ей наслаждение и получая его сам. Когда он дотронулся пальцами до ее заднего прохода, она снова застонала, раскачивая бедрами. Они забыли обо всем на свете; сейчас вековая вражда между арабами и евреями ничего не значила. Они были непобедимы и ощущали себя единым существом. Единственным их желанием было брать и отдавать, снова брать и снова отдавать.
В следующее мгновение Наджиб уже оседлал ее, стоя на коленях. На какую-то долю секунды он замер, затем плавно вошел в нее. Ее бедра, приподнявшись с кровати, подались навстречу ему, ноги сжали его тело. Казалось, он полностью заполнил ее.
Вцепившись в него, Дэлия со стонами раскачивала бедрами, приподнимаясь навстречу его толчкам. Их движения были синхронными. Они увеличивали и увеличивали темп, как одержимые. Стиснув зубы и тяжело дыша, они настойчиво шли к цели, которая объединяла их, в поисках высшего наслаждения. На мгновение Наджиб замедлил темп, проделывая бедрами круговые движения, затем стал наклоняться из стороны в сторону, входя и выходя из нее под всевозможными углами. Почувствовав приближающийся момент кульминации, он с новой силой обрушился на нее. Склонившись над ней, он поочередно захватывал губами ее соски, лаская их языком. Влага затопила ее лоно, и ему было все легче и легче двигаться внутри нее. Страсть была готова выплеснуться из них обоих.
Внезапно ее крики огласили комнату, многократно отразившись от стен восторженным эхо. Жар полыхал у нее в груди, солнце восхитительными язычками пламени рвалось наружу. Дэлия совершенно обезумела от страсти, волны оргазма одна за другой прокатывались по ней, а Наджиб с прежней силой продолжал обрушиваться на нее. Его удары, казалось, были столь же неутомимы, как и стук ее сердца.
С фанатичностью зверя Наджиб приступил к выполнению стоящей перед ним задачи, снова и снова шумно обрушивая на нее удары своих бедер. Он тяжело и быстро дышал. Последние остатки ненависти исчезли. Стиснув зубы, она впилась ногтями в его плоть. На его лице застыла решительная гримаса, восхитительный запах пота исходил от ее тела, вновь и вновь сотрясаемого дрожью. Ей казалось, что она парит в воздухе, с него градом катил пот, жидким пламенем падая на нее. Она чувствовала, как он жжет ей кожу. Дэлия забыла, где находится, кто она такая, что делает и с кем.
В следующее мгновение их конвульсии слились, и Наджиб проник в нее так глубоко, что на мгновение она испугалась, что не сможет дышать. Он, вскрикнув, прижался к ней, и его сотрясла неудержимая дрожь. Все закончилось.
Дэлия открыла глаза, прерывисто дыша. На мгновение на ее лице отразилось удивление, как будто она не могла понять, где находится. Затем, слабо вскрикнув, отпрянула от него.
– О черт! – негромко проговорила она. Глаза ее были беспомощными. – Я не хотела этого… – И она замотала головой, желая, чтобы мысли скорее прояснились.
Его дыхание было по-прежнему учащенным; она чувствовала, как колотится его пульс.
– Это было прекрасно, – шепотом отозвался Наджиб, накручивая на указательный палец прядь ее волос. – Прекраснее не бывает. – Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее, но она отпрянула назад.
Дэлия снова покачала головой. Это и правда было здорово. Господи, как же здорово! Никогда ей не было так хорошо. Но все же…
Все же, это не должно было случиться.
– Пожалуйста, – хрипловато проговорила она. – Уходи. Одевайся и уходи!
– Почему? Я люблю тебя, Дэлия.
– Ты… меня л-любишь? Ты… не можешь говорить такие вещи. – У нее дрожал голос, она стиснула зубы. – Ты не можешь!
– Почему не могу? – мягко спросил Наджиб. Он придвинулся к ней поближе, и его лицо оказалось на одном уровне с ее лицом. – Это правда…
– Правда! – Голос ее скорее напоминал печальный стон, из ее прекрасных глаз покатились молчаливые слезы, и она отвернулась.
– А разве ты не испытываешь ко мне тех же чувств? Дэлия… посмотри на меня! – Она упорствовала, и он силой повернул ее к себе лицом. – Ты можешь, глядя мне в глаза, сказать, что не любишь меня? – прошептал он. – После всего, что только что произошло?
Она слышала его голос, но он казался далеким и приглушенным.
– Как ты можешь быть глухой к голосу собственного сердца? – спрашивал Наджиб. – Ты имеешь полное право презирать меня. Будь я на твоем месте, мне, наверное, хотелось бы убить тебя и с полным на то основанием. – Он невесело рассмеялся. – Но, Дэлия, – голос его упал до шепота, – несмотря на весь тот кошмар, в который тебя повергли, пожалуйста, умоляю тебя: не будь глуха к голосу своего сердца!
Ее отсутствующий, безучастный взгляд был похож на взгляд сомнамбулы. Я не могу до нее достучаться. Внутри нее что-то защелкнулось, и она отключилась от внешнего мира.
– Я хочу, чтобы ты выслушала меня, Дэлия. Мне нужно, чтобы ты поняла… – Сердце у него в груди колотилось все быстрее, но он заставлял себя говорить медленно. – А потом, после того как я расскажу тебе то, что должен рассказать, потом ты решишь, должна ли ты по-прежнему ненавидеть меня или любить. Ты дашь мне такую возможность? – Он взял ее за руку.
Рука была холодной и неподатливой.
– Это началось давно, – медленно и задумчиво начал он. Постепенно картины прошлого становились все ярче, он говорил все быстрее, в нескольких сжатых и ясных словах обрисовывая события. – Знай, все началось задолго до нашего рождения. Твой дед знал моего деда, Дэлия. Было время, когда они были друзьями.
Вероятно, это был самый длинный монолог в его жизни, и уж, конечно, самый эмоциональный и мучительный. Он рассказал ей все, что знал сам: о том, как его дед и бабушка, Наймуддин Аль-Амир и его жена, выходили Шмарию Боралеви, о том, как из-за Эйн Шмона постепенно истощался запас воды в оазисе, и как вследствие этого медленно, но неумолимо угасала жизнь в Аль-Найяфе. Он поведал ей то, что было ему известно о происшедшем много лет назад нападении Абдуллы на кибуц и ответном нападении на Аль-Найяф, во время которого была убита Иффат. Он рассказал о том, как Абдулла отослал его учиться сначала в школу в Англии, а потом в Гарвард. Он попытался с максимальной прямотой объяснить ей обеты, которые связали его с Абдуллой, и ту власть, которую имел над ним его дядя. Он ничего не опустил: ни свой предыдущий брак, заключенный без любви, ни даже тот заговор с целью мести, в который оказался вовлеченным. Наджиб не пытался ни смягчить краски, ни представить себя в более выгодном свете – был откровенен до жестокости. Он рассказал ей о том, как Абдулла вышел за рамки плана отмщения, используя ее похищение для усиления собственной власти. И, наконец, как ни горько ему было, он вынужден был сообщить ей, что Абдулла не намерен выпустить ее отсюда живой. Когда он закончил, наступила напряженная тишина. – Теперь ты знаешь все, – прервав долгое молчание, проговорил Наджиб. Он чувствовал себя совершенно выжатым физически, и в то же время душа его была переполнена. Боль, которую причинила ему эта исповедь, была огромной, но впервые в жизни ему было так покойно: огромная тяжесть свалилась с его души.
Он взял ее за руки, склонился над ее пальцами и прошептал:
– Теперь, когда ты все знаешь, ты можешь судить. Если по-прежнему ненавидишь меня… – с глазами, полными страдания, он пожал плечами: – Ну что ж, это твое дело. Но если ты меня любишь, а я думаю, что это именно так… – Он выпустил ее руки и встал.