В течение его долгого рассказа Дэлия ни разу не шевельнулась. Внешне она ничем не выдала череды противоречивых чувств, сменявших друг друга в ее душе: гнева, потрясения и жгучей жалости. Даже когда он признался, что Абдулла никогда не отпустит ее, бесстрастное выражение не покинуло ее лица.
Странно, но в этот момент ее собственная судьба уже меньше беспокоила ее. В конце концов, от нее самой мало что зависело. Но что по-настоящему произвело на нее сильное впечатление, так это его искренность и отсутствие всякого желания приукрасить правду. Она медленно подняла на него глаза и подумала: «Ни один человек никогда не был так откровенен со мной. Одного мужества тут мало, тут нужен характер. Сколько таких людей на свете? Один на миллиард? Или меньше?»
Дэлия закрыла глаза. Как легко было ненавидеть его и причинять ему боль, когда он был чужим для нее. Ну почему он не мог им оставаться. Все было бы намного проще и менее болезненно. Но, слушая, как Наджиб изливает перед ней душу, внимая его спокойным объяснениям, она чувствовала, как в ее глазах он все более превращается в живого человека, с такими же яркими, как у нее, бушующими страстями, и мучимого противоречиями – человека, балансирующего на узкой грани между двумя мирами.
Почему он не мог остаться тем бессердечным незнакомцем, каким был вначале? И он любит меня. Он сказал, что любит меня…
Я люблю тебя! – едва не закричала Дэлия вслух. – Ты нужен мне, и я хочу тебя! Но она не позволила этим словам сорваться со своих губ. Вторая часть ее сознания, та, что руководствовалась здравым смыслом и привычными правилами поведения, держала ее в узде. Она сидела неподвижно и молчала, а душу ее раздирали противоречия.
– Дэлия… – мягко начал Наджиб.
И она подняла на него глаза: на этот раз они смотрели живо и смущенно. Она покачала головой.
– Этого не может быть. Пожалуйста, не надо, все и так очень сложно. Наши чувства, какими бы они ни были… не имеют значения.
С осунувшимся лицом Наджиб пристально смотрел на нее.
– Как ты можешь говорить такое? – прошептал он.
– Я знаю только, что должно быть, а чего не должно быть.
При этих словах его глаза наполнились болью, как от удара по лицу. Дэлия быстро отвернулась, не в силах видеть этой муки.
– О, Дэлия, неужели мы всю жизнь проведем в клетке, уготованной нам другими? Неужели тебе не хочется очнуться и с радостью принять то, что принадлежит нам по праву?
– Нам? – Вопреки желанию, ее голос звучал спокойно. – Мы принадлежим разным мирам!
Лицо его стало серьезным, и она поняла, что он уже все для себя решил.
Но ее это не касается. Она ничего не решила и, наверное, никогда не решит. Слишком велика пропасть между ними. Она – еврейка. Подданная Израиля. Соблюдает ли она свою веру или нет, продолжает жить в Израиле или нет – не важно; быть израильтянкой – означает образ мысли и состояние души.
– Пожалуйста, – тихо произнесла Дэлия умоляющим голосом, – уходи. Ради нас обоих… – Она проглотила стоящий в горле комок и на мгновение прикрыла глаза. – Забудь обо мне и… не возвращайся.
– Дэлия, послушай меня! – Он присел на подлокотник кресла и положил руку ей на плечо.
Она отодвинулась в сторону.
– Наджиб… – Она внезапно запнулась, проклиная себя за то, что назвала его по имени. За то, что даже в мыслях могла допустить такую интимность. Что со мной происходит?
Он сразу заметил это. Звук ее голоса, произносящего его имя – два слога, невольно сорвавшиеся с языка, – подтверждали, что она разделяет его чувства, несмотря на попытки уйти от разговора на эту тему. То, что она отказывает своему сердцу в радости, причиняло ему большую муку, чем ее попытки отвергнуть его. Неужели она так и проживет свою жизнь? Не зная счастья? В страхе? Сама эта мысль была для него невыносима.
– Послушай меня еще немного, – умоляюще проговорил Наджиб. – Это не займет много времени… Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Тебя держат здесь заложницей, ты считаешь, что у тебя нет будущего, – возможно, поэтому ты не позволяешь себе быть счастливой. Но я вытащу нас отсюда. – Он понизил голос до настойчивого шепота. – Неужели ты не понимаешь? Я готовлю твой побег…
Несмотря на радостное возбуждение, вызванное этими словами, червь сомнения все еще точил ее душу. Она с недоверием взглянула на него.
– Побег? – рассеянно повторила Дэлия, слегка покачав головой. – Ты собираешься помочь мне бежать?
– Да.
Она застыла в неподвижной позе.
– Почему? Почему ты хочешь сделать это?
– Потому что я люблю тебя. И еще потому…
– Да? – Дэлия не сводила с него пристального взгляда.
– … потому что это поможет мне искупить мою вину за случившееся, – мягко закончил он. Выражение его лица было открытым и беззащитным.
Что-то дрогнуло в ее душе, и она нежно коснулась рукой его щеки. Это прикосновение превзошло все его надежды, мгновенно наполнив душу невообразимым счастьем.
Опасаясь своим затянувшимся присутствием еще больше расстроить ее, Наджиб встал, торопливо оделся и вышел. Но прежде легко коснулся губами ее губ. И почувствовал, как они ответили на его прикосновение.
Дэлия смотрела ему вслед.
– Наджиб…
Он медленно обернулся. Она сделала глубокий вдох.
– Если бы только… – начала она, затем снова тяжело вздохнула. – Иди, – прошептала она и, как от мучительной боли, закрыла глаза. – Иди.
Принадлежащей Наджибу роскошной, построенной в Италии яхте «Найя», потребовалось два с половиной дня, чтобы войти в Оманский залив и бросить якорь недалеко от Халуфа в Аравийском море. Капитан Дель-круа немедленно связался с Наджибом и доложил, что вертолет проверен, заправлен и готов к взлету.
– Стойте на якоре до получения дальнейших указаний лично от меня, – приказал Наджиб.
Медленно положив телефонную трубку, он задумчиво поджал губы. Приготовления шли медленно, но верно. Если на то будет воля Аллаха, пресс-конференция не повлечет серьезных последствий в том, что касается Абдуллы.
Настало время доставить фотографию Дэлии.
Шесть часов спустя из Триполи возвратился Абдулла и вызвал к себе в меджлис Наджиба и Халида. При их приближении он властно вытянул руку.
«По-моему, сегодня этот жест выглядит особенно надменным, – подумал Наджиб. – Или мне показалось?»
Он дотронулся до протянутой ему сухой, мозолистой руки, небрежно поднес ее к губам и обнял своего дядю.
– Наджиб, племянник мой. – Глаза Абдуллы лихорадочно горели.
– Дядя, – Наджиб сделал шаг назад, выдержав его взгляд. – Судя по твоему тону, в Триполи все прошло удовлетворительно?
Абдулла улыбался, но в голосе его звучала укоризна.
– Тебе не следует высказывать такие смелые предположения. Первые впечатления обманчивы.
– В самом деле, – признал Наджиб, – ты прав. – Он чувствовал, как в нем закипает гнев, но виду не подал. Многословные, цветистые обороты арабского языка прекрасно подходят, для того чтобы скрывать гнев, – как, впрочем, и множество других чувств. Его раздражало то, как Абдулла постоянно играет с ним. Если бы Наджиб сказал, что небо голубое, можно не сомневаться: Абдулла обязательно возразил бы, что оно зеленое. Хотелось бы знать почему. Зачем он по-прежнему нужен Абдулле? Сколько он себя помнил, в разговоре с ним Абдулла всегда выбирал слова и тон, сквозь которые легко угадывалось презрение к нему.
Он отошел в сторону, чтобы Абдулла мог поприветствовать Халида. Глядя на них, Наджиб чувствовал, что что-то изменилось. В поведении Абдуллы появилось нечто новое. Он стал еще самоувереннее. Еще сильнее выпячивал грудь. Казалось, и голову он держит выше. Конечно, большими переменами это не назовешь. Человек, не слишком близко знакомый с Абдуллой, мог бы их и не заметить, но он-то хорошо знал своего дядю. Значит, что-то изменилось.
– Все прошло хорошо. Даже очень хорошо. – Абдулла позволил себе улыбнуться и сцепил перед собой руки.
И в этот момент Наджиб понял, в чем причина его беспокойства. Абдулла казался моложе и возбужденнее, чем перед отъездом в Триполи. Поездка явно омолодила его, дала заряд жизненных сил и какой-то новый стимул. Даже его неизменная зеленая форма выглядела по-иному. Она больше не висела на нем и была лучше сшита, накрахмалена и тщательно отглажена. Влияние Каддафи – можно не сомневаться.