всех азиатских походах аж со времен генерала Перовского. С годами дослужился до есаула, но был
разжалован в рядовые за пьяный дебош и насилие над мирным населением в только что
покоренной Хиве. Потом был ранен, чудом остался жив, но стал хромать на правую ногу, и после
того уже комиссован.
Линдстем встретил его в прошлом году перед возвращением в Петербург, в Ташкенте,
пьяного и совершенно потерянного. Он вспомнил этого отчаянного казака. Оказалось, что
Кривошеев за годы службы ни угла, ни семьи не нажил и податься ему было совершенно некуда.
Линдстем подумал, что столь опытный человек может в дальнейшем пригодиться, заставил казака
поклясться, что пить до изумления тот больше не будет и взял к себе денщиком. Так что судьба
солдат, равно как и несчастных обитательниц большого дома, была в надежных руках.
- Вы настоящий рыцарь, господин подполковник! – восхищенно произнес все тот же молодой драгун.
- Не надо поэзии, прошу Вас. Сопроводите-ка лучше меня к генералу Столетову…
Настроение в штабе было тревожное. Беженцы в один голос говорили о сосредоточении у
города чуть ли не всей армии Сулейман-паши. Поэтому известие о том, что к Ески-Загре завтра
должны подойти главные силы Гурко, еще и одержавшего сегодня победу, вызвало заметное
облегчение.
- Хорошо, что Вы, Фаддей Августович, останетесь назавтра с нами, - круглолицый, обычно веселый и
жизнерадостный Столетов не скрывал озабоченности. – У меня тут, знаете ли, каждый офицер на
счету.
Вот кто был весь в предвкушении грядущего боя, так это Калитин. Снова встретив
Линдстема, он увлек друга в штаб 3-й бригады ополчения.
- Нас же за настоящие войска никто не признает! Весь поход больше транспорты по горам на себе
таскали! – горячился по дороге командир болгарской дружины. - А у нас ведь отчаянной храбрости
молодцы! Некоторые по многу лет уже с турками в гайдуках дрались. Вот совсем недавно, под
Шипкой уже, записался добровольцем совершенно мифологический тип - Панайот Бенев. Пришел
чуть ли не через всю страну, чуть ли не из Македонии, на нем 15 ран насчитали, а на шее следы от
железного ошейника! Так его турки в тюрьме держали. Огромный, словно медведь, его солдаты
сразу стали «дидо» звать, а слушают – как старшего офицера. Говорят, он словом может лечить …
Штаб бригады располагался в просторном турецком доме, впопыхах брошенном хозяином со
всем имуществом перед вступлением русской армии в Ески-Загру. Офицеры расположились в
уютном дворике у красивого фонтанчика.
Линдстем рассказал о сцене, свидетелем и участником которой стал, прибыв в город.
- Депрерадович предлагал, как мы заняли город, обыскать подряд все турецкие дома, подчистую…
Так Иосиф Владимирович запретил, чтобы население против нас не настроить. И что? Нам стреляют
в спину при первой возможности, - ответил незнакомый пожилой офицер, не скрывая раздражения. -
Все по правилам хотим войну вести, гуманничаем. А здесь не Европа, здесь башибузуки вспарывают
животы младенцам на глазах у матерей, которых потом насилуют всей партией! Знаете, господин
подполковник, мы тут такого насмотрелись и наслушались за последние дни, как в город беженцы из
окрестностей потянулись…
- Вы-то как здесь? Все Вам в Петербурге не сидится! – спросил Линдстема Калитин.
- Гвардии вряд ли доведется принять участие в нынешней войне. А по моему представлению, дело
русского офицера – сражаться там, где сейчас сражается русская армия. Не так ли, господа?
- Или там, где нет ревнивых мужей-генералов! – кто-то сзади обнял Фаддея за плечи.
Линдстем обернулся. За спиной стоял флигель-адъютант граф Михаил Толстой, блестящий
петербургский джентльмен, красавец, а также его близкий друг и собутыльник.
- Миша! Здесь? Вот уж не ожидал…
- Разрешите представиться – командир первой бригады болгарского ополчения полковник Толстой! –
тот молодцевато щелкнул шпорами. – Так что, мой друг, тебя привело на передовую? Какая
романтическая история заставила сбежать в действующую армию на сей раз?
- Я могу отнести Ваш вопрос, граф, лишь на счет походного быта, который, как известно,
способствует крайнему опрощению натуры.
- Ах да, как же я забыл! Наш строгий викинг не обсуждает в обществе дела алькова… Почему ты
здесь, а не со Скобелевым, по туркестанской памяти?
- Так Михаил Дмитриевич пока сам – при ставке. Выпрашивает ему хоть роту дать, но безуспешно.
Сами знаете, какая у него репутация при дворе.
Офицеры обменялись соображениями о ходе войны, сойдясь на том, что как только главные