Кренке строил дорогу через перевал, вместо того, чтобы рыть ложементы и укреплять батареи. А
теперь мы отбиваемся на тех слабых укреплениях, которые от турок же и остались. Все-таки война
всегда – цепь нелепостей и случайностей. Нелепых случайных совпадений», - грустно усмехнулся
подполковник. «Или наоборот? То, что мы принимаем за случайности, и есть на самом деле явления
Его замысла?»
Линдстем еще раз посмотрел на огни в турецком лагере. Ему показалось, что их стало еще
больше.
«И еще вода…» Вода, вернее, ее отсутствие, было чуть ли главной бедой оборонявшихся на
шипкинском перевале два прошедших дня. Единственный родник находился далеко внизу,
практически за позициями русских, тропинка до него простреливалась со всех сторон и к этому
времени уже превратилась в жуткую траншею между двумя валами из трупов.
«Капитан, приезжавший вечером в штаб Столетова, пообещал, что 4-я стрелковая бригада и
вся дивизия Драгомирова выступают в три утра. Единственный наш шанс здесь, что они успеют хотя
бы к полудню. Иначе нас просто раздавят», - пришел Линдстем к невеселому выводу и пошел назад.
У одного из завалов он обратил внимание на молодого пехотного офицера. Укрывшись
шинелью и подложив под голову кусок дерева, тот курил и смотрел на звезды. «Штабс-капитан
Никифоров, совсем ведь еще мальчик, только что получил повышение», - вспомнил Линдстем.
- Что Вы не спите, господин капитан?
Никифоров сбросил шинель, чтобы подняться, отдать честь, но подполковник жестом
остановил его.
- Да вот думаю о песне, которую солдаты пели, про погибшую душу. Кто эта душа? Не обо мне ли эта
песня? Что ж, если так, то когда-нибудь да надо… Но лучше бы позже, ведь жизнь так хороша, -
проговорил молодой офицер. Он заметно волновался, голос его слегка дрожал.
- Не могу одобрить Вашего лирического настроения, - Линдстем присел рядом. – Хотя и вполне Вас
понимаю. Единственное, в чем мы можем быть уверены, – что сегодня сделаем то, что должны, и
останемся верны присяге. Все остальное нам неведомо, а потому и думать об этом не стоит.
- Но хватит ли сил? Неужели отступать? Все будет решено своевременным приходом подкреплений,
ведь так? – Никифоров приподнялся на локте, говорил вполголоса, словно ища у командира
поддержки, словно надеясь, что ему известно нечто важное, но пока секретное, что может
разрешить все сомнения.
- Думаю, Вы ошибаетесь. Все уже решено, - задумчиво проговорил Линдстем. - Постарайтесь уснуть.
Это приказ, если хотите.
Подкрепления не подошли ни к десяти утра, как обещал ночной гонец, ни к полудню.
Прижатые с трех сторон к гребню перевала малочисленные части генерала Столетова все еще
держались. Не из последних сил. Последние силы давно закончились. Не верой в подход
подкреплений. Ибо никто в это уже не верил. Они держались из какого-то безнадежного упрямства, смирившись внутри себя со скорым и неизбежным концом.
К четырем часам дня остатки отряда Линдстема, то есть горстки солдат, совершенно
обессиленных двенадцатичасовым боем и ужасающей жарой, откатились к последнему рубежу, к
брустверам Центральной батареи.
Все открытое пространство между Лесным курганом, на котором передовые роты Линдстема
в пять утра встретили первую атаку, и неглубокой лощиной, за которой высились эти самые
брустверы, было покрыто сплошным черно-красным ковром из трупов, свинца и чугуна. Эти 300
шагов вокруг Боковой горки стали роковыми для турок. Преодолей они их чуть быстрее, прорвись в
центр русской позиции – и штурм мгновенно превратился бы в резню.
Линдстему в течение дня были переброшены все крошечные резервы, которые имелись в
распоряжении Столетова. Последняя рота пришла к нему на подмогу с Николая, с передовой
позиции. Толстой нашел возможность ослабить свой фронт, чтобы спасти фактически уничтоженный
правый фланг. Эти относительно свежие солдаты Брянского полка остановили турок на последнем
рубеже.
- Опять лезут нехристи, Ваше благородие…- Пантелеич смотрел на высыпавшую из леса новую
массу солдат в красных фесках. – Белены они, что ли объелись…
Действительно, турки быстро шли вперед, несмотря на страшное действие, которое
произвел залп картечными гранатами в их колоннах. Целые груды тел вырастали на месте каждого
разрыва, но им все было нипочем. В одних рубахах, только с патронными сумками за спиной, они
плотной массой двигались вперед, ободряемые сновавшими в их рядах муллами и предвкушением
близкой победы.