Программа завершается неожиданно. Так происходит всегда и у всех: реалистичность симуляции затягивает, пользователь ощущает запах океана, вода попадает ему в глаза, как вдруг голос в голове говорит: «Сеанс завершен». И в глазах темнеет, и интуитивно происходит глубокий судорожный вдох, и руки сами тянутся к глазам, чтобы снять очки и опомниться.
Когда магнитный крепеж опускает Хименеса на пол, он подходит к дисплею и настраивает его, чтобы за пять минут до завершения сеанса приятный голос предупреждал о времени. Это невероятно раздражает, когда ты погружен в симуляцию, но зато возвращение происходит как-то мягче. А, может, нет. Хименес постоянно то включает, то выключает эту функцию.
Хименес снимает свой насквозь мокрый от пота костюм, бросает в урну, которая мигом затягивает добычу в систему очищения. К тому моменту, как он выходит из душа, костюм уже постиранный, продезинфицированный, высушенный и поглаженный, аккуратно висит над урной для грязного белья.
Возвращаясь на капитанский мостик по белым, светлым, стерильным коридорам, Хименес думает, что, в сущности, было бы неплохо иметь лобовое стекло. Было бы здорово после пробуждения пить кофе, глядя на туманности. В этом замкнутом мирке может развиться клаустрофобия, и ничего, что он огромный и в нем еще несколько десятков тысяч человек.
– Какая ирония, в столь многолюдном месте ощущать одиночество и говорить с собой.
– Да ладно, даже когда люди были доступны, кое-кто писал целые книги про одиночество в толпе.
Хименес со вздохом садится на свое место.
Корабль по форме напоминает яйцо. Он может расправить свои паруса, плотно прилегающие к корпусу, и на световой тяге развивать невероятную скорость. С расправленными парусами, его форма напоминает каплю. Парусную каплю.
Эскадрилья из сотни яйцеобразных кораблей аккуратным построением идет к своей цели. На борту кораблей суммарно три миллиона человек, за вычетом капитанов. Три миллиона человек, которые приняли решение покинуть Землю.
Что-то изменилось на планете. Что-то, что не удавалось проверить никакими приборами, ни взвесить, ни увидеть, и именно поэтому долгие годы это игнорировалось. Однако, изменение развивалось. Сперва незаметно, но постепенно усиливаясь, это «что-то» стало не просто ярко выражено, а неотвратимо. Те, кто раньше списывали странные эффекты на погоду, магнитные бури, умонастроения и уровень стресса в мире, в какой-то момент больше не смогли закрывать глаза на очевидное.
Мир изменился. Люди в нем стали восприимчивее. Последствия любых действий стали приходить быстрее, а ощущаться – практически сразу.
Это не было физическим явлением. Это чувствовалось. Главным образом, сознанием людей. Они не смогли больше врать, скрывать то, что думают, игнорировать происходящее. Росла тревожность. Всплывали устрашающие факты. Обострялись психиатрические заболевания. Рушилось то, что было воздвигнуто против воли воздвигающих. Умирало то, что жило исключительно нечестным путем.
Сколько-то лет это казалось эпидемией невроза, в школах начали учить методам защиты от эмоционального выгорания. Затем профилактика психических расстройств постепенно вытеснила рекламу со всех каналов телевидения. К тому времени, реклама уже сильно изменилась, прекратив стимулировать чувства и раскачивать на выгодное производителю решение – она стала просто констатацией фактов. Однако, и такая она постепенно стала не нужна. Все больше людей научались отделять навязанное от истинного, все реже удавалось внушить какую бы то ни было важность.
Спустя еще некоторое время, общество очевидно поделилось на две части: одна комфортно ощущала себя в простом, бесхитростном мире, легко управляя своими чувствами, строя отношения друг с другом конструктивно и рационально, интуитивно ощущая, что им подходит, а что – нет.
А другая часть страдала. Навыки управления эмоциями не давались им. Застарелые предубеждения и ложные истины вгрызлись в их существо, вытеснив личность. И эти заблуждения, глубоко пустившие корни в их души, не так-то просто было выкорчевать. Остающаяся на их месте дыра казалась несовместимой с жизнью. Их одолевали тревоги и беспокойства, вспышки ярости и состояния бессилия. Они ничего не могли с ними поделать. Каждый миг их существования был пыткой. То, что раньше они использовали в построении отношений, больше не работало. То, что они говорили, чтобы произвести нужное впечатление, оказывалось пустым звуком. То, во имя чего они трудились, не приносило результатов независимо от вложенных усилий, и они не понимали, почему. Что бы они ни делали, это не вызывало никаких теплых чувств.