Глядя на пушистые облака, изменившие свой цвет с огненного на пурпурный, я не торопясь допила великолепное местное вино, а потом неожиданно для самой себя направилась в бар.
В «Санта-Луции» бар был единственным помещением, декорированным в несколько современном стиле, во всех же остальных комнатах строго поддерживалась изысканность эпохи Эдуардов, больше всего заметная по вечерам, когда массивные люстры сияли сотнями огней. Бар представлял собой уютную комнату, отделанную исключительно в ярко-красных тонах. Ковер, стены, потолок и шторы были выдержаны в единой цветовой гамме, а мягкие кожаные кресла, стоявшие вдоль двух стен маленькой комнаты, и обитые бархатом барные табуреты были черными. Все остальное, в том числе массивная на вид стойка, которая окружала бар, было богато позолочено. В общем, трудно сказать, какой стиль старались здесь создать – современный или викторианский, но в результате комната получилась красивой и уютной.
При моем появлении два бизнесмена прекратили разговор, молодой бармен просиял, но англичанин, который, обхватив рукой стакан, сидел на табурете у дальнего закругления стойки, даже не поднял голову. Сев от него на расстоянии, я заказала водку с тоником. Обычно я не пью, и можно было только гадать, какой эффект произведет водка после вина и моих таблеток. Мне подали заказ, и бармен отпустил несколько добродушных шуток, которым я улыбнулась, но отвечать не стала. Мне хотелось говорить только с англичанином. Быть может, я поступила неправильно, заказав водку. Быть может, его интересуют только приличные девушки, которые не сидят в барах, будь это даже бары пятизвездочных отелей. Наконец, оторвав взгляд от стакана, Браун взглянул на меня. Я почувствовала, как меня обдало жаром, и с большим трудом сдержалась, чтобы не посмотреть на него в ответ. Англичанин заказал себе еще порцию спиртного – виски со льдом, но я чувствовала, что он продолжает смотреть на меня. Продержавшись, насколько хватило сил, я все же подняла голову и, позабыв о своих недавних намерениях, произнесла:
– Для этого времени года здесь очень тихо, не правда ли?
– Да. – Его взгляд, встретившийся с моим взглядом, потряс меня. – Больше похоже на богатый мавзолей.
– Уже через месяц отель будет заполнен до отказа, а этот бар – битком набит туристами.
На этот раз он улыбнулся, но сдержанность так его и не покинула. Глаза по-прежнему были абсолютно лишены открытости и словно тщательно замаскированы, так что страдание в них не было заметно остальному любопытному миру. Это был прием, которым я сама успешно овладела.
– В то время вы еще будете здесь?
– Нет, я уезжаю в конце недели.
– Хотите еще? – Он кивком указал на мой пустой стакан.
– Нет, благодарю вас. Если не возражаете, я закажу фруктовый сок.
– Апельсиновый сок и скотч, – попросил Браун официанта и, медленно встав со своего табурета, сел рядом со мной.
Между нами пробежал ток, такой сильный и вибрирующий, что, подумала я, англичанин тоже почувствовал его – должен был почувствовать.
– Ты одна? – спросил он и, передав мне сок, бросил лед в свой стакан.
– Да.
– И я тоже. – Он отсалютовал мне стаканом. – Неужели мама не говорила тебе, что нельзя разговаривать с незнакомцами?
– Я и не разговариваю. Обычно.
– У меня такое чувство, – глядя в свой стакан, он задумчиво вертел в нем кусочки льда, – что безопаснее сказать: было приятно познакомиться, и поскорее пожелать тебе спокойной ночи.
– И? – Мое сердце болезненно забилось.
– Вопреки своим лучшим побуждениям я этого не сделаю. – Резкие морщины вокруг его рта слегка смягчились, и снова промелькнул намек на улыбку. – Как тебя зовут?
– Дженни.
– Ты куришь, Дженни?
– Не часто, но сейчас закурю.
Он раскурил две сигареты, и, когда передавал одну мне, наши пальцы соприкоснулись. Между нами словно вспыхнула искра, и я молча напомнила себе, что, если подойти близко к огню, можно сильно обжечься, так что полезнее последовать лучшим побуждениям – просто коротко пожелать ему доброй ночи и уйти спать.
– Я – Джонатан, – представился он, и я осталась сидеть на табурете. – Сегодня утром я видел тебя на площади.
– Почему же не заговорил? – удалось мне выдавить из себя.
– Я не ищу курортных романов. – Он пожал плечами. – А ты?
– Тоже. – Это была правда. Я не искала романа, и в том, что сейчас он уже начинался, не было моей вины.
– Опасно приезжать сюда в одиночку.
– Ты же приехал.
– Я по меньшей мере на десять лет старше тебя и ищу тишины и спокойствия. Друг сказал мне, что именно в этом месте я их найду.
– Я не совсем уверена относительно десяти лет, но тоже хочу покоя.
– Почему? – спросил он, и это был не праздный вопрос.
Ну вот, никуда не денешься. Говорить или не говорить? Что сказал мне доктор Макклур? «Не обязательно мучить себя, рассказывая о своем прошлом каждому новому знакомому. Считай это своеобразной формой эгоизма. Стремись производить впечатление и быть в центре внимания. Вскоре у тебя пропадет желание рассказывать о себе». Я согласилась с этим советом.
– Я прихожу в себя после нервного срыва. Я провела восемнадцать месяцев в частной клинике.
– Сочувствую.
Это было сказано не просто из вежливости, как говорили многие другие. Джонатан знает о том, что такое сочувствие. И не станет расспрашивать. Я с облегчением вздохнула. Я сказала ему только часть правды, и то, что я сказала, не повлияет на отношения, ожидавшие нас впереди. Джонатан Браун не станет избегать человека, чье психическое здоровье нуждается в восстановлении. Я чувствовала это.
– А ты? – спросила я. – Почему ты ищешь мира и тишины?
В мягком свете настенных ламп от меня не укрылось, как он побледнел, а рука сжала стакан так, что побелели костяшки пальцев.
– Прости, – поспешила я исправить свою ошибку. – Мне не следовало об этом спрашивать.
– Почему же? Я ведь спросил тебя. Только у меня ответ не такой простой.
Мой вопрос изменил настроение Джонатана, его лицо застыло и помрачнело. Он не попытался предложить объяснение, и я с болью поняла, что вторглась в запретную зону.
Я еще раз взглянула на него. Густые ярко-золотые волосы, завивались на затылке и спадали на лоб непокорными волнами; кожа слегка загорела, словно он несколько недель провел на пляже; и я не ошиблась, характеризуя его лицо: рот упрямый и решительный, с чувственно-пухлой нижней губой, подбородок квадратный, четко очерченный.
– Я первый раз в Португалии, – как ни в чем не бывало заговорила я. – В конце недели собираюсь отправиться дальше на юг. В Офир. – Я почти увидела, как он возвращается из прошлого в настоящее.
– В Офир. Это на побережье, верно?
– Да. Моя подруга владеет там несколькими виллами.
– Ты не похожа на представительницу мира изнывающих от богатства.
– Нет, – рассмеялась я. – Просто бедность поймала на крючок.
К Брауну снова вернулась улыбка, а напряженность исчезла, и когда он взглянул на мою левую руку, я сказала:
– Мне двадцать два, и я не замужем.
– И прекрасно читаешь мысли. Я ошибся всего на три года. Мне двадцать девять. – Но он не сказал того, что мне хотелось знать больше всего. – Отправляясь сюда, я собирался пересечь границу в Виго. У меня там друзья, но я не уверен, что они так же богаты, как твои.
– Быть такими же довольно трудно, – улыбнулась я, подумав о миллионах Гарольда и счетах Розалинды в швейцарском банке.
– Тогда, пока ты не отбудешь в обитель роскоши, быть может, мы вместе займемся осмотром некоторых достопримечательностей?