Я поворачиваюсь и быстро иду по тропе, увеличивая темп шаг от шага. Мне надо успеть добраться до дома засветло. Не очень-то улыбается болтаться по лесу ночью.
Нет, я конечно люблю лес и прогулки на свежем воздухе. Но не настолько!
Тем более, когда тебя кто-то скрытно преследует. Я чувствую между лопаток взгляд. Неотрывно. Даже если тот, кто смотрит, настроен не враждебно. Я не переношу взгляда в спину вообще, в принципе. И всегда его чувствую. Я считаю, если что-то думаешь, то смотри в лицо, в глаза! А не так!
Спустя несколько минут я уже просто бегу. Тропинка перед глазами расплывается в подступившей темноте. Хорошо еще, что снег в лесу почти не стаял, а то бы я уже не одну шишку себе набил.
А деревья все так же несутся навстречу черными мрачными колоннами.
И взгляд все не отстает…
Еще через несколько минут я опять натыкаюсь на ту же самую березу. Хотя в темноте она выглядит немного по-другому, я узнаю ее раскиданные в стороны черные ветви, качающиеся на темно-синем фоне неба.
Но не могу же я бежать по кругу, не могу! Тропинка-то одна!
Сомнения в реальности происходящего черной сапой лезут в голову. Что-то здесь не то.
Я с трудом вспоминаю уже пережитую ситуацию. Но вот только где и когда? Что-то мне подсказывает, что это было совсем недавно.
И только я подумал про того, кто за мной следит, как слышу голос.
— Ник, это я.
Голос звучит так же в голове, словно я его не слышу как обычно ушами, а думаю о том, что слышу.
Но голос я узнаю.
Старик.
Это опять он.
По рукам и спине бегут мурашки. Только не это! Только не…
— Ник, ты же знаешь, что не сможешь уйти от меня. Так зачем же пытаться?
Одеревеневшие было ноги, снова несут меня прочь от голоса. Подальше.
Главное не говорить с ним, не отвечать, не слушать.
— Но мой голос звучит внутри тебя, разве можно от него убежать?
Бежать, бежать, бежать…
Чернота вокруг сгущается, деревья начинают цепляться за плечи, невидимые ветки хлещут по лицу. Правое плечо садануло от неожиданного удара, тонкие прутья ударяют по глазам. Все вокруг плывет и смешивается. Сердце колотится, дыхание хрипит.
Уф. Я и сейчас вздрогнул от этих видений.
Дождь прекратился, капли с деревьев поредели, я двинулся дальше через дворы.
По пути вдруг подумал, а с чем же связан этот сон? Не просто ведь так они мне снятся последнее время? Это было для меня очевидно.
И все этот камень…
Надо проанализировать сны, тогда картина должна будет проясниться.
Ведь и этот старик не просто так появляется.
Что мы имеем изначально? Мне уже не семь лет, а четырнадцать. И действие происходит не на поле, а в лесопосадке. Что это может означать? Наверняка, здесь существует какая-то связь, но какая?
Мне четырнадцать… Весна…
Что-то тогда случилось с отцом, да…
Стоп! Ведь это было в тот год, когда отец чуть не утонул на рыбалке. Я случайно услышал часть разговора родителей после того, как вернулся из школы. Вспомнил! Я забежал тогда радостный на кухню, хотел похвастать пятеркой по математике и заметил, что, увидев меня, они прервали разговор. Отец тогда еще как-то странно посмотрел на меня, похлопал по плечу и ушел в другую комнату. Мама, как обычно, что-то готовила.
— О чем вы говорили? — поинтересовался я тогда у матери.
Она посмотрела на меня внимательно, заглядывая в глаза, сказала тихо:
— Отец сегодня чуть не утонул. Услышал, говорит, как будто… голос в голове. И собрал удочки, — она снова отвернулась к столу, продолжила нарезать лук, время от времени утирая уголком фартука текущие слезы. — А его друг, Семен, ушел под лед. Так и не всплыл. Отец звал его, а тот ни в какую. Не бойся, говорит, просидели ведь полдня уже, что же сейчас может случиться?
Она ссыпала лук на раскаленную сковородку, закрыла лицо руками, заплакала чуть слышно.
— Вот и случилось, — продолжила она, всхлипывая. — Говорила им — до добра эта рыбалка не доведет. Весна ведь на дворе! — она вытерла слезы краем фартука, тяжело вздохнула. — Господи, горе-то какое! Бедная Наталья! Как она теперь без Семена?.. А дети?
Больше я от нее тогда ничего не добился.
Но был еще один момент. Когда я ей про свои кошмары рассказывал.
Было это, как обычно, на кухне. Мама что-то готовила, пекла, жарила.
— Что-то еще? — спросила она меня. — Давай спрашивай.
Я тогда помню немного смутился. Почувствовал себя вновь маленьким мальчиком, который всегда делится с мамой самыми потаенными и неожиданными волнениями.
— Еще? Да. Есть еще кое-что, — начал я и посмотрел в окно, не идет ли отец, чтобы тот не прервал меня на середине разговора. Важного, как чувствовал я, разговора. — Что было со мной в семь лет? И в четырнадцать?