Старшина построил отряд, Иоганна опять в первый ряд с Ефимовым за спиной, и — вперед. А что такого? Солдаты вермахта торопятся на передовую, проклятых большевиков бить. В следующем дворе, куда мины не смогли залететь из-за слишком близкого расстояния, к ним репейником, так и не поняли из-за чего именно, прицепился обер-лейтенант с красными злыми глазками и запахом испорченных зубов. Иоганн ему что-то объяснял, но тот был непреклонен, гневно кричал и махал в сторону левой рукой, придерживая правой висящий на груди автомат. Потом немец, заметив на рукаве румына, выглядывающем из-под плащ-палатки, фельдфебельские шевроны, принялся кричать уже лично на него. Перевязанный Якобеску, вовсю мычал, показывая рукой на свои окровавленные бинты — проклятый фашист не отставал. Тогда румын зачем-то клацнул каблуками и сделал рукой нацистское «хайль». На них обернулись еще несколько слонявшихся по подворью немцев. Все с оружием на груди или за плечами, но подозрения они пока не выказывали — просто смотрели, развлекаясь руганью своего командира на чужих солдат.
Якобеску повернулся к переодетым красноармейцам и махнул рукой в сторону, куда указывал немец. Отряд послушно повернул и зашагал в новом направлении. А немец все не успокаивался — продолжал шуметь. Бывшие пленные его напрочь не понимали, а Иоганн, естественно, не мог перевести его требования на русский. Да и, кто знает, что там этот Иоганн на самом деле говорил этому приставучему гансу? Может, правду рассказал? Предупредил? Развязка наступила, когда на шум из ближайшей мазанки вышел еще один фашист с пистолетом, правда, в кобуре, но с властным выражением на породистом лице и плетеными серебристыми шнурами на погонах. Еще какие-то непонятные для бывших пленных значки серебристого и бронзового цвета украшали его грудь. Этот майор не бушевал — он спокойно стал у небольшого отряда на дороге, поднял руку и властно скомандовал: «Хальт!». Иоганн опять что-то начал объяснять, но фашиста это, как видно, не устроило: он покачал головой и, опять что-то приказал. А что? А хрен его понимает. Похоже, влипли. Майор, наконец-то, потянулся к небольшой черной кобуре на пузе.
Чумаченко решился и, шагнув к нему с дурным выкриком «яволь», неожиданно с разворота заехал под каску железным затыльником приклада и крикнул: «Бей!» Немец, так и не успев отстегнуть крышку кобуры, пластом рухнул на спину. Чумаченко, как на занятиях по штыковому бою, шагнул ему в след и ударил примкнутым на ствол плоским лезвием в грудь. Остальные бойцы, державшиеся настороже, тоже моментально подключились к схватке; а вот реакция немцев немного запоздала. Когда до находившихся поблизости фашистов дошло, что с этим незнакомым отрядом в камуфляжных накидках что-то не так, не все из них еще оставались живыми.
Обер-лейтенанта, первым поднявшего хай, застрелили из парабеллума; двух ближайших немцев срезали одной длинной очередью из автомата, в другую группу полетела, крутясь колесом, их же граната на длинной ручке. По сидевшим в дальнем углу сада фашистам застрочил, держа пулемет на весу, Майсурадзе. Он ни в кого не попал из бешено трясущейся скорострелки, но немцы бросились на землю, плотно в нее вжались и стрелять в ответ не спешили.
— За мной, бегом! — закричал старшина. — Не отставать.
Они выскочили на деревенскую улицу; сходу, больше не скрываясь, открыли огонь по выглянувшим на выстрелы из ворот трем немцам с карабинами в руках; пробежались взбесившимся табуном диких лошадей по упавшим и еще не до конца умершим телам; в следующем дворе походя застрелили двух безоружных кашеваров в грязных, когда-то белых, передниках поверх солдатской формы. Взятый в плен Шмидт бежал наравне со всеми. Он даже помог, что-то крикнув высунувшемуся сбоку немцу, который после этого опустил прикладом на землю свой карабин. Зря опустил. Расслабившегося немца спокойно закололи штыком в спину. Откуда-то из-за кустов раздались одиночные выстрелы — один из красноармейцев рухнул. Его, раненного, подхватили под мышки и, поддерживая с двух боков, заставили переставлять ноги вместе со всеми. С раной, живы будем, потом разберемся.
Когда добежали до следующего плетня, старшина приказал своему запыхавшемуся воинству остановиться. Вдоль улицы целеустремленно вздымала пыль сапогами, наверное, целая рота, построенная повзводно. За спинами мерно колыхались короткие стволы карабинов, в первых рядах каждого отделения пулеметчики несли на ремнях или плечах свои смертоносные машинки. На таких буром не попрешь — враз схарчат и имени не спросят. А сзади осторожно, стараясь зря не нарываться на пулю, догоняют те немцы, которые их обманчивую сущность уже раскрыли.