На счастье бывших пленных солдатик отнюдь не был отличником боевой и спортивной подготовки — гранату он не докинул, а ее жестяные разлетевшиеся осколки не смогли пробить изогнутые широкие двери в корме. В наступившей относительной тишине из продолжающей медленно ползти вперед и больше не стреляющей бронемашины до занимавших оборону красноармейцев донеслась разноголосая знакомая матерщина. Проехав еще пару десятков метров и укрывшись за уцелевшими деревьями от немцев, «ханомаг», наконец, остановился и заглушил мотор. Бывшие пленные, все еще пряча за бортами головы, размахивали поверху белыми лоскутами реквизированных в румынской хате полотенец и истошно, всяк на свой лад, орали, что они свои, русские, доказательно сопровождая слова разнообразными непечатными выражениями.
— Эй! — ответно донеслось из ближайших развалин. — А ну покажись, кто там русский в немецком броневике к нам в гости пожаловал.
— Я покажусь, — ответил старшина. — Только не стреляйте, будь ласка.
— Не боись. Один высовывайся. С поднятыми руками.
Цыгичко устало снял с редких пропотелых волос немецкую каску, скинул с плеч камуфляжную плащ-палатку, и выпрямился над покатым бортом, задрав грязные широкие ладони вверх.
— Товарищи, дорогие, — заговорил он, — мы свои. С вашей же 45-й стрелковой бригады генерал-майора Лисницкого. Из разных подразделений. Утром нас в плен попасть угораздило, а потом сподобилось убежать. А чтобы через гадов-фашистов пробраться, довелось ихнюю форму надевать. Вот, еще и транспортер энтот по дороге захватили. Я старшина второй роты отдельного саперного батальона Цыгычко. Может, кто меня знает? Со мной еще шесть красноармейцев в разном звании, двое из них шибко пораненные, один румын и один пленный немчик. Хороший такой немчик. По-нашему говорит. Дюже помогал нам.
— Нет тут у нас никого из саперного батальона, — ответил высунувшийся из-за развалин старший сержант. — Вылезайте наружу все. По одному. Без оружия и с поднятыми руками. Разберемся.
Бывшие пленные откинули в стороны кормовые двери и не спеша выбрались наружу. Построились в ряд и устало, сказывалось схлынувшее напряжение боя, подняли руки.
— Все, что ли? — спросил издали старший сержант.
— Двое пораненных в середке остались, — пояснил старшина. — Я ж говорил. Им бы дохтора. Или санитара…
Из-за развалин показались несколько настороженных красноармейцев с винтовками наперевес. Подошли.
— Документы есть? — спросил невысокий ладный старший сержант, опуская мосинку прикладом к ноге. Один из красноармейцев опасливо заглянул через открытые дверцы в длинный кузов и полез вовнутрь.
— Откуда? — удивился старшина. — Немцы все забрали.
— Кто командир твоего саперного батальона? Как фамилия майора?
— Да, не майор у нас сегодня командовал. Наш майор Блудов уже с неделю в госпитале в Бухаресте — аппендицит у него случился, будь он неладен, а на его месте еще утром был капитан Кожушко.
— Каких еще командиров знаешь?
Старшина назвал. Его, перебивая друг друга, дополнили остальные красноармейцы, перечисляя своих и офицеров, и просто известных в бригаде личностей, как, например, почти безотказную в любви разбитную Лельку-буфетчицу или корреспондента бригадной малотиражки Николая Краснопольского, написавшего на зависть остальным воинским соединениям Красной Армии гимн 45-й стрелковой бригады: «По зову Сталина врагом не смятая, под красным стягом шла сорок пятая…». Звучало все довольно правдоподобно — старший сержант успокоился.
— Ладно, верю. Руки опустите. Хасанов, — окликнул низкорослого солдата, — обыщи их на всякий случай.
Пока Хасанов, передав свою винтовку товарищу, бегло ощупывал скинувших пятнистые плащ-палатки бывших пленных, к ним подошел быстрым шагом круглолицый офицер в сопровождении ординарца. На шее ППД, на полевых погонах по четыре зеленых звездочки — капитан. Старший сержант вкратце доложил — капитан в ответ покивал головой и задал еще несколько вопросов — услышанные ответы его тоже вполне устроили. Обыскивающий бывших пленных Хасанов выкидывал на истоптанную траву из карманов немецких мундиров немецкие же зольдбухи с чужими фотографиями, бумажники, фотокарточки мирного времени, зажигалки, портсигары и прочую чужую ерунду, ненужную больше своим убитым владельцам. Еще одним доказательством в пользу бывших пленных послужили их собственные подогнанные по размеру гимнастерки и галифе, извлеченные на свет божий из жестяных противогазовых канистр и скаток на наплечных ремнях.