— Вы не ошиблись, — хмуро отвечает Осипов. Он явно не ожидал того, что и здесь, в части, его будут называть мерзавчиком.
Обмениваемся рукопожатиями и знакомимся. И я еще раз убеждаюсь, что расстановка кадров в армии тесно связана с алфавитом. Фамилии наших будущих сослуживцев начинаются на букву «Б». Один из них, более подвижный и горячий — Гога Бессаев, родом из Северной Осетии, другой, посдержаннее — одессит Борис Брезнер. Первый временно, до полного укомплектования батальона комсоставом, командует третьей ротой, а другой — четвертой.
— Вам, видимо, дадут первую и вторую роту, — уверенно говорит Брезнер. — Конечно, временно… До тех пор, пока не прибудут кадровые командиры. Но это, как говорят в штабе, вилами на воде писано…
И Брезнер и Бессаев наши однокашники, только из четвертой роты. Их выпустили из училища в один день с нами, но в батальон они прибыли на три дня раньше. Им не пришлось болтаться без дела в Днепропетровске и ждать назначения в штабе фронта. Их откомандировали в Запорожье буквально через час после появления в отделе кадров…
Мы вчетвером отправляемся на вещевой склад. Два дня — небольшой срок, но Брезнер и Бессаев уже успели основательно ознакомиться с жизнью саперного батальона, который формируется на территории Кушугумского лесничества. И им явно не терпится поделиться своими наблюдениями.
— Нам крупно повезло, братцы! — шутит Брезнер. — Мы попали в саперно-кулинарный батальон…
— Как это: кулинарный?
— Да очень просто! Начальник штаба у нас — капитан Ситников, который до призыва в армию был директором хлебозавода. Комиссар батальона Кац всю жизнь проработал директором ресторана в Бердянске. Начальник артснабжения Захарович — заведовал столовой на «Запорожстали». Начфин — бывший главбух треста столовых. Даже старшина первой роты — мой земляк Нетахата — и тот из этой компании. Когда-то был метрдотелем в ресторане на Дерибасовской…
— А это неплохо, — осмеливаюсь пошутить я. — Значит, голодовать нам не придется…
— Кормят нас от пуза! — подхватывает Бессаев. — С запада на восток без конца гонят скот, и наш повар каждый день ездит в Запорожье. И там ему выделяют любую корову, какую он только захочет… И в щах и в каше у нас больше мяса, чем капусты и крупы…
— Все это чепуха! — перебивает словоохотливого Бессаева рассудительный Осипов. — Ты лучше расскажи о личном составе. Что за народ?
— Вот с этим неважно, — говорит Брезнер. — В основном старички. Многим за сорок… У большинства — три-четыре класса образования…
— А строевая выправка? — горячится Бессаев. — Смех, да и только! Ходят как коровы на льду…
— И это чепуха! — повторяет любимое словцо Осипов. — На одной выправке далеко не уедешь. Да и не нужна она. Война — это не парад. Надо учить бойцов другому…
— Вот ты и поучи попробуй. Он возьмет в руки учебную мину, а сам трясется как бараний хвост. Боится, что взорвется и его детишки останутся сиротами…
— Не загибай, Гога! — сухо говорит Брезнер. — Я не вижу ничего смешного в том, что человек думает о семье, которую ему пришлось оставить. И других солдат нам не дадут. Придется командовать теми, что есть. Не исключена возможность, что пополнение будет помоложе. Да и сержанты у нас — по два, по три на роту — в основном кадровые…
— Все это правильно, — уже на полтона ниже говорит Гога. — А комбата до сих пор нет. Его заменяет пекарь. Пусть пекарь самой высокой квалификации, но нам нужен сапер. Причем не какой-нибудь, а кадровый…
И опять Борис обрывает горячего кавказца:
— Во-первых, Ситников — капитан запаса. Это значит, что он что-то умеет. А во-вторых, комбата нам обязательно пришлют. Не могут нас послать на фронт без командира-кадровика.
Мы подходим к вещевому складу, разместившемуся в старом ветхом сарае. У ворот сарая скучает боец лет сорока — сорока пяти с самозарядной винтовкой Токарева за спиной. При нашем появлении он перемещает винтовку на грудь.
— Товарищ боец! — окликает Бессаев. — Где старшина?
— А бис его знае, — отвечает боец. — Пийшов кудась… Казав, що шесть часов будэ…
Часов никто из нас четверых не имеет. Поэтому мы недоуменно переглядываемся. А боец, видимо, догадавшись, в чем дело, солидно кашляет, достает из кармана брюк старенькие серебряные часы и объявляет:
— Без двенадцати шесть! Почекайте трошки…
Мы садимся на груду бревен, сваленных у сарая, и ждем.
Я огорчен.
Меня радуют пахнущие конской сбруей новенькие ремни полевого снаряжения, гимнастерка, плотно облегающая мои раздавшиеся за время пребывания в училище плечи, и поскрипывающие на каждом шагу яловые сапоги. Но все портит воротник!