Враги шли за ними буквально по пятам. Около пяти десятков воющих подобно волкам всадников в необычных войлочных шапках не отставали от них не на шаг. В другое время и в другом месте их неказистые лошадки не смогли бы даже приблизиться к чистокровному иноходцу Урякхая. Но, сейчас, нагруженный несколькими пудами метала доспехов аргамак явно начинал уставать.
— Господин, меч! Бросайте его! — старик потянулся к тяжелому клинку шаморца, но тот сжал его руку подобно клещам. — Бросайте! Иначе жеребец не вытянет! И нагрудный панцирь (съемная массивная пластина, часть доспеха, защищающая грудь всданика)! — судя по дикому выражению лица Урякхая, на такое бесчестие он никак не мог пойти. — Режь ремни! А-а-а-а-а! — вдруг старик привстал на стременах и со всей силы заорал, размахивая руками. — А-а-а-а-а-а!
Через мгновение заорал и шаморец, разглядев впереди группу всадников, доспехи которых были окрашены в черно — красный цвет. Это был передовой разъезд одной из сотен тумена бессмертных, которому они и везли продовольствие. Они тут же отозвались воинствующими криками и пришпорили своих лошадей. Тяжелые массивные всадники медленно набирали скорость…
— Госпо…, — радостный старик повернулся к Урякхаю и с его лицо тут же окаменело. — Господин, что с вами?! — в груди молодого мужчины торчали почти на ладонь три стрелы с черными влажными от крови наконечниками. — У-у-у-у-у-у! — словно дикий зверь взвыл старик. — У-у-у-у-у-у!
Когда до них доскакали свои и окончательно отогнали врагом, то молодой шаморец еще был жив. Он, бледный как смерть, наклонившись вперед, хрипел, выдувая кровавые пузыри на губах. Рядом с ним, словно верный пес, уткнувшись ему в сапог стоял старый телохранитель. Он лишь тишь тихо подвывал…
Наконец, старик оторвался от сапога и, взяв поводья в руку, пошел в сторону высокого черно-красного шатра из драгоценного топля, изготовляемого далеко-далеко на юге. Его никто не останавливал, не пытался заговорить с ним. Напротив, все конные и пешие, едва бросив взгляд на скрючившегося Урякхая, сразу же расступались. Никто не хотел оказаться на пути «черного вестника» и потерять свою удачу, а если не повезет, то и удачу всего своего рода.
Старик же с каменным лицом молча шел вперед. Согласно кодексу Иссы он уже был мертв. Слуга, не сумевший защитить своего господина и оставшийся при этом жить, подлежал немедленной смерти… И это знал он, и это знали все.
У самого шатра он бережно снял с всхрапывавшего жеребца бездыханное тело с торчавшими стрелами и вошел внутрь.
Оказавшись в полумраке, в бледных клубах далеких южных благовоний, телохранитель медленно преклонил колено и также бережно положил тело в центр шатра. И лишь после этого, не поднимаясь, поднял голову, чтобы взглянуть в лицо своему господину.
— Это мой сын? — надо отдать должное Сульдэ, повелевавшим здесь и сейчас многими тысячами людей, на его лице не дрогнул ни один мускул. — Это Урякхай? — старик молча поклонился. — Как это случилось?
Слов между двумя старыми воинами, которые на протяжении почти пяти десятков лет прикрывали спины друг друга, звучало мало.
— Это не королевская гвардия… Кто-то другой, — телохранитель провел рукой над выступающими наконечниками, но не коснулся их. — Возможно дикие кочевники, но у них странные стрелы… Наконечники их из гномьего металла.
Сульдэ понимающе кивнул. Стрелы с такими наконечниками их доспехи не держат.
— Странно, — тихо проговорил полководец. — Очень странно…
Гномы очень-очень редко продавали что-то из черного железа. И Сульдэ и его воин прекрасно знали, что оружие из такой стали было не просто дорогим, а баснословно дорогим. Поэтому, появление у каких-то нищего вида всадников большого числа стрел из гномьего железа было очень важной новостью, которая однако не затмевала собой первую — смерть Урякхая, его единственного сына и наследника. И это оба они прекрасно понимали…
— Воины! — полководец еще только позвал, а два дюжих словно налитых мощью молодца уже появились за спиной старика. — Сломайте ему хребет и бросьте его собакам! — не сделавшего даже попытки защититься телохранителя мгновенно подхватили под руки и, подняв, потащили наружу. — Подождите…, — вдруг остановил их Сульдэ. — Пусть он умрет без мучений! — в глазах старика полководец прочитал благодарность.
Уже там на улице, ему быстро и без всяких церемоний перерезали горло. Однако, даже у мертвого воина на губах еще оставалась улыбка. Ему все же досталась казнь настоящего воина, а не смерть безродного бродяги.
Старик же продолжал сидеть возле тела своего сына. Он молча раскачивался. Вперед — назад, вперед — назад, вперед — назад и… все это время тихо стонал — рычал.
— Сынок…, сынок…, — бормотал он, еле шевеля губами. — Сынок, могучий Урякхай, встань! Хватит валяться, как изнеженная баба! Хватит тешить свою плоть! Твои руки сильны, могуче твое тело! — он положил руки на выпуклую грудь молодого мужчины, провел пальцами по мышцам рук. — Твой лук ждет тебя, остро наточенные стрелы истосковались в колчане… Сынок, ты слышишь меня? Урякхай? Очнись! Хочешь, и через час сотня пленников будет казнена на алтаре бога войны? Шаманы вырвут их горячие сердца и положат на алтарь…, — он с такой надеждой вглядывался в бездыханное тело словно ждал, что вот-вот мертвый сын встанет и обнимет его. — Хочешь, и десятки самых прекрасных дев будут дни напролет ублажать тебя своими белыми телами? Одно твое слово, и нетронутые мужчиной девы лягут под тебя? — Урякхай неподвижно лежал; мертвого не трогали все эти мольбы. — Урякхай?! Сынок…
В этот момент внешний полог шатра колыхнулся и в переднюю часть протиснулась высокая плотная фигура командира его телохранителей — первого меча тумена. Воин, с трудом разглядев в полумраке темный силуэт своего господина, сразу же встал на правое колено, и негромко произнес:
— Победоносный, передовой дозор обнаружил армию короля Роланда на той стороне реки. Десятник насчитал около четырех тысяч тяжелой конницы и двух тысяч легкой пехоты.
Наконец, его глаза привыкли к полумраку, и телохранитель увидел, каким стал его господин. За какие-то минуты с момента получения страшного известия пожилой но еще крепкий мужчина превратился в разбитого старика.
— Найди тысячника Борхе и передай ему мое повеление, — на воина смотрело землисто серое лицо с глубоко запавшими глазами с темными почти черными мешками под ними. — Именем благословенного богами султана Махмура Великого Шаморского приказываю тебе, Борхе и твоей тысяче, выступить и уничтожить все ольстерские отряды, нападающие на наших фуражиров. Всех взятых живыми посадить на кол. Их предводителей доставить ко мне…, — телохранитель внимательно слушал. — Пусть Борхе…, — у старика на мгновение пропал голос и он засипел. — Борхе приведет мне того, кто убил моего сына. Любой, кто приведет ко мне убийцу моего Урякхая, получит 2 килота золота…, — старик медленно со вздохом поднялся и закончил. — И поднимай тумен… Пусть король Роланд познает силу гнева бессмертных!
23
Между высокими скалами — белыми клыками — были зажаты мощные выступающие вперед башни стального серого цвета. В самом центре соединяющей башни стены высились закрытые дубовые ворота, плотно оббитые металлическими полосами и массивными заклепками.
На одной из башен на самой верхней площадке стоял наблюдатель, внимательно следивший за исчезающим в лесу хвостом дороги. Время от времени он оборачивался назад и с недоуменным выражением лица оглядывал стоявшую возле его ног странную конструкцию. Она до боли напоминала массивную телегу со здоровенной металлической пластиной — эдакий лук с дубиной стрелой.
Еще три или четыре невысокие фигуры выглядывали между зубчиками стены.
Внутри же крепость казалась полностью вымершей. На обширной внутренней площадке, обычно забитой деловито снующими людьми или гномами, сейчас находилась лишь одна фигура… Это был гном, одетый в сверкающие начищенным черным металлом доспехи. Полусфера остроконечного шлема, фигурный нагрудник, металлическая защита на руках и ногах были глубокого черного цвета, который казалось притягивал к себе свет.